– Не сердишься на меня? – спросила его я.
– Ха! За что? – брякнул он.
– Я тут, малость… по головам пошла.
– Мда… по головам ходить нехорошо! – строго ответил он.
– …по головам твоих соплеменников… – нерешительно добавила я.
– И что? Я теперь тебя должен съесть? – водяной было чуть не расхохотался, но увидев то, как я сжалась от страха, добавил:
– Ну что ты, маленькая? Подумаешь. Я не очень-то с ними дружу. – Мне показалось, что водяной вдруг погрустнел.
– Не любят они меня! – с досадой добавил он. – Совсем не любят. Э-эх!
– А зачем ты притащил меня сюда? – спросила я.
– Ты устала, вот, а здесь – хорошее место, чтобы отдохнуть.
– Разве не наказать за неделикатное обращение с другими водяными?
– Вовсе нет! Они мне ни разу доброго слова не сказали. Иди, говорят, вот и приходится мне жить на самом краю Великой топи Орбуса. Тут не болото даже, а глубокое-глубокое озеро.
– А насколько глубокое?
– Метров сорок.
– Ох, не хотела бы я там утонуть.
– И не надо. Тебе попался нужный человек… – и он опять погрустнел.
– А знаешь... э-э… а как тебя зовут?
– Элина.
– Да… знаешь, Элина, а я бы очень хотел быть человеком. Жизнь водяного скучная, в особенности такого непутевого, как я. И… мне порой кажется, что когда-то я и жил среди людей.
Я поглядела на нового знакомого, и что-то мне лицо знакомым показалось. Может, я его и встречала прежде, на Земле?
Я посмотрела в воду, и отражение водяного, колышимое волнами из-за подувшего ветерка, вернули мне далекое воспоминание.
Вспомнилось, как в далеком детстве я забыла ночью в бане кулончик. Я всегда боялась ночью выходить на улицу, но тогда мне казалось, что подвеску надо вернуть во что бы то ни стало.
– Ты куда? – сквозь сон спросила мама.
– В туалет, – соврала я.
Вышла на улицу, и быстро, чтобы ни какие демоны-покойники, ожидавшие меня, не выскочили из темноты, добежала до здания бани. Открыла дверь, на цыпочках пробралась через узкий коридор. Открываю дверь помещения, где мы мылись. А там горел свет и сидел маленький дед. С седыми волосами, длинной бородой, в набедренной повязке из сушеных березовых листьев, похожей на связку банных веников.
Глаза его сверкают.
– Ну привет, детка, заходи, помоемся, – говорит дед.
Что было дальше не помню. Скорее всего, привиделось в одном из снов-кошмаров. А дед тот был банник. Чем-то он мне напомнил водяных. Но нет, новый знакомый – добрый и без бороды.
– Да, хотел бы я быть человеком – продолжал водяной задумчиво, – верить, мечтать, любить…
Он достал откуда-то флейту, сделанную из тростника, и стал наигрывать мелодию. Стоит отметить, выходило у него довольно хорошо. Это была медленная, нежная, романтичная мелодия.
На момент мне этот миг показался, действительно, волшебным. Красивая музыка, белые кувшинки, блики в воде, сиреневый закат. Какое-то спокойствие окутало меня.
Я всматривалась в даль, в буйство красок неба, которое подарило ему заходящее солнце. Я даже перестала ощущать прохладу, приятное тепло растеклось по всему телу, и теперь чувствовала себя, как дома, сидя на лавочке погожим летним вечером.
Уж не обман ли это? Может, хочет заколдовать, оставить здесь навсегда? Мало ли, что у него на уме. Тем более, что я собственными глазами видела – выхода отсюда нет. Далее ни одной кочки и глубокое бездонное озеро.
На мою руку села стрекоза. Да, они порой парили здесь, над водой. Я помню, как как-то летом в дом залетела вечером стрекоза. И я спрашиваю: ма-ам, ма-ам, а что это значит.
– Это к большой любви, доченька.
Я смотрю на стрекозу, на ее красивые прозрачные узорчатые крылья и подбрасываю вверх, отпуская – она улетает.
– А ты не оставишь меня здесь? Как я отсюда выберусь? – прервала я его.
– Зачем? Сейчас, отдохнем, и я отвезу тебя на ту сторону.
– А ты тоже устал?
– Конечно, рыбу ловил. Правда, ничего не поймал сегодня – грустно добавил он.
– Почему ты решил мне помочь? – спросила его я.
– Устал от одиночества. А сейчас вот провожу время в обществе прекрасной девушки. Не каждый раз такое бывает же.
Мне жалко стало водяного. Он смотрел на меня грустными зелеными глазами.
– А зовут тебя как? – нашла я что спросить.
– Водяной. Так и зовут, – ответил он мне.
По краям лавки загорелись два огня.
Было спокойно и хорошо, как в детстве. Я любила теплыми летними вечерами перед сном посидеть иногда во дворе на скамейке при свете фонарей, пока мама не погонит домой.
Так хотелось безмятежно отдохнуть еще чуть-чуть, я оттягивала момент принятия решения двигаться дальше.
Солнце упало за верхушки деревьев. Высокие, темные очертания дремучего леса, как на картинках в сборниках старых сказок. Я знала такой густой бор, что возвышался над окрестной степью. Потом пустошь застроили домами, и окрестности потеряли свое дремучее очарование дикой природы, утонул в сельских очертаниях.
– Ладно, – говорю я, – наверное, пора.
– А может, останешься, куда ты пойдешь? Скоро ночь, там не дружелюбный лес, – заговорил вдруг водяной.
– Нет, нельзя останавливаться, – промолвила я.
– И правильно говоришь. Проведешь в этом болоте ночь, – никогда не вернешься к людям…
Водяной снова повозился в своем хозяйстве, среди коряг недалеко от лавки. Мне показалось, он что-то снял с веревки.
– Держи! – всучил он мне связку сушеной рыбы и каких-то кореньев.
– А как же ты? Ты же говоришь, ничего сегодня не поймал.
– У меня тут целое озеро, еще наловлю. Держи, все съедобное, слово водяного!
Я покраснела, но вряд ли это заметил или понял мой зеленый друг.
– Спасибо большое! – пролепетала я, положив связку в сумку.
– Вот еще хлебцы. – И он положил мне в руки две небольшие булочки.
– А это откуда? Кто печет? Хотя... знаю, вы водяные, хозяева мельниц, там мелют муку. Поля я тоже видела.
– Да нет, все проще. Это плоды хлебного рогоза. Здесь растут.
– Съедобные?
– Абсолютно!
– Слушай, давай и я тебя отблагодарю. – Я достала из сумки пару завернутых в пергамент куриных лапок, потушенных в самом начале моего пути.
– А это съедобно? – спросил водяной. – Натуральное?
– Конечно, все настоящее. Курица. Без сои. Сама жарила, сама ела, не отравилась.
