ними со всеми. Менты тоже закрыли это дело как несчастный случай…
В последние дни я несколько раз ловила на себе пристальный мамин взгляд. Но как только она замечала, что я вижу его, то сразу отводила глаза. Потом, видно, решилась и подошла ко мне, улучив момент, когда мы были дома одни.
— Доченька, у тебя все в порядке?
— Конечно! — удивленно ответила я, только что вернувшаяся из очередной поездки в тюрьму.
— Ты себя как чувствуешь? — осторожно продолжала она выспрашивать.
— Нормально. Мам, в чем дело?
Она собралась с духом и выпалила:
— Ты беременна?
Я хотела рассмеяться, но призадумалась. Это когда же у меня должна была быть менструация? Не помню.
— У тебя месячные когда были в последний раз? — Надо же, как мы одновременно об одном и том же подумали.
Я смотрела в потолок, подсчитывая. По всему выходило, что месяца полтора. А то и два. Раньше я отмечала эти дни в календарике, а в последнее время как-то запустила. Не до этого было. Забыла.
— А почему ты решила, что я беременная?
Мама вздохнула.
— Ты когда моешься, не замечала, грудь не болит?
— Побаливает.
— Не тошнит?
— Да вроде, нет.
— Ты сама не заметила, что часто стала в туалет бегать?
— Заметила, но не думала, что… Может, простудилась?
— Все может быть. Сходи-ка в аптеку, купи тест, а то что мы тут с тобой стоим-гадаем?
Ну, вот и все.
Семейка наша соблюдает традиции неукоснительно. Мама, младшая сестра, а теперь и я — стабильно пополняем ряды матерей-одиночек.
Я стояла у зеркала и внимательно разглядывала будущую маму Марию. Сами эти два слова — «мама» и «Мария» — как-то у меня не вязались с худой долговязой девушкой, что смотрела на меня из зеркала. Я катала эти два слова на языке, повторяя то про себя, то вслух:
— Мама Мария. Мама Мария. Мама Мария.
Когда часто что-то повторяешь, то быстро привыкаешь к самым неожиданным словосочетаниям. Вот и сейчас — через несколько минут выражение «мама Мария» не казалось таким уж странным. А что? Нормально.
Соски у меня потемнели, что ли? Или кажется? Животик пока, вроде, плоский. Тут мне стало смешно — до нормального беременного животика мне еще ого-го как далеко! Бедра, вроде, тугие. Пока. Надо бы покачаться, чтобы сосуды не полопались, а то некрасиво. Выйдет Адам, а у него жена… Тут я запнулась и сама себя поправила — мать его ребенка — должна быть красивой. Хотя, почему нет? Почему бы ему на мне не жениться? Я сразу представила себе наше чинное семейство: мама Мария, папа Адам и некое абстрактное прелестное дитя. Какого пола будет это дитя, кстати? Девочка в розовом платьице или мальчик в темной рубашечке. Если мальчик, то обязательно надо, чтобы у него были длинные волосы. Как у папы. Впрочем, папа-то его как раз может долго не увидеть. Посадят его папу, как пить дать. И я еле сдержалась, чтобы опять не зареветь. Может, это я из-за беременности такая слезливая стала?
Вернется, а ребенок уже взрослый. Если вернется. И тут у меня потекли слезы, которые я растерла ладонью по лицу. А что? Не было случаев, что и из половецких степей возвращались? Везде люди живут. А мы его откормим, подлечим, все будет замечательно. Главное, не волноваться, говорят, это ребенку вредно. Какому ребенку? У меня будет ребенок? Нет, к этой мысли надо привыкнуть.
А все-таки интересно, мальчик это или девочка? Говорят, если кто-то любит сильнее, то дитятко будет пола любимого. Если я люблю Адама больше, чем он меня, то будет мальчик. А если он меня — то девочка.
Что-то я какая-то дура становлюсь совсем. Ну что за бред? Какие-то тупые бабские слухи. Хочу, чтобы это был мальчик. Мальчикам легче. Мне ли не знать, сама девочка. Уж во всяком случае, мальчики не принесут в подоле младенца: здравствуйте, дорогие родственники, у меня тут детеныш нарисовался, давайте теперь все вместе его кормить-воспитывать. Так было с мамой, так было с Мартой, не хочу, чтобы так было со мной! И вообще — мальчики живут проще. Ну, да, они поглупее нас в житейском плане, зато умнее во всех остальных. Хотя, с другой стороны, на хрена они нужны эти все остальные? Чего в них хорошего?
С другой стороны, мальчики вырастут и уйдут к какой-нибудь девочке. И все, мамочка, поминай, как звали. А девочка всегда будет с мамой, как мы с Мартой. Ой, чем так, как мы с Мартой, лучше не надо! С девочкой всегда есть, что обсудить, о чем поболтать, девочке я могу надавать кучу очень разумных и полезных советов, а чему я смогу научить мальчика? И я снова была готова разрыдаться, вспомнив, что отец еще долго ничему не сможет научить своего сына.
Кстати, а отец-то еще ничего не знает! Адам же не знает, что у него будет ребенок!
Я стала лихорадочно собираться. Очень хотелось предстать перед будущим отцом красивой. Нет, к нему меня, конечно, не пустят, это понятно. Главное, не это, а как я сама себя буду ощущать, и пусть подавится этот охранник в тюрьме, глядя, какая у этого государственного преступника красивая женщина!
Одной рукой я накладывала косметику, другой набирала номер адвоката — нужно передать письмо Адаму, написать про сына. Или про дочку, неважно. Не звери же они, сообщат человеку о том, что он скоро станет отцом? Ну, не скоро, ладно. Есть еще месяцев восемь Или семь? Неважно. Время есть. Но он обязан это знать! Это же его плоть и кровь!
С адвокатом договорились встретиться в тюрьме: чем черт не шутит, вдруг ради такого случая, нарушат немножко свои дурацкие правила и дадут нам увидеться? Шансов было мало, но все же были.
Адвоката не было, наверное, час. Я думала, что сойду с ума. И непонятно было, это хорошо или плохо, что он так долго. Может, разрешение на свидание оформляют? С нашей-то бюрократией это может и два часа занять, и три.
Наконец железная дверь с лязгом открылась и он вышел. Как-то нехорошо вышел. С перевернутым лицом.
— Ну что? — бросилась я к нему. — Свидание не разрешили? Не страшно. Письмо передали?
Адвокат молчал. Потом собрался с духом и сказал:
— Он умер.
Я засмеялась — что за бред. И только через несколько секунд до меня дошло, что он такое сказал.
— Как умер? От чего?
Я задавала какие-то бессмысленные вопросы и не слушала ответы. Какая, собственно, разница, если
