я поворачиваю ключ зажигания, машина заводится, и я выезжаю со своей подъездной дорожки.
Поездка до его дома в основном проходит спокойно, но я чувствую, что он наблюдает за мной все это время. Его взгляд ни разу не покидает меня, даже когда я отказываюсь смотреть на него. И только на полпути к дому он нарушает молчание.
— Я скучаю по тебе, — говорит он мне.
Его голос такой грубый. Такой надломленный. И я знаю, что он говорит правду. На этот раз я не сомневаюсь, что вырвать собственное сердце из груди было бы менее болезненно.
— Боже, — выдыхает он. — Я так чертовски сильно по тебе скучаю.
— Остановись, — умоляю я, когда мои глаза начинают слезиться. — Пожалуйста. Я не могу этого сделать.
Он замирает, и я смотрю на него, чтобы успеть увидеть, как он вздыхает, кивая, и наконец отводит взгляд от меня, поворачиваясь к окну. У меня замирает сердце, и я чувствую себя плохо, но он сделал это с нами. Если бы это зависело от меня, все было бы совсем по-другому.
Мы подъезжаем к его дому, и я паркую машину, прежде чем помочь ему выйти. Мали ждет в машине, пока я завожу его в дом. Пару раз он спотыкается, с трудом поднимаясь на крыльцо, но у нас все получается.
Я использую его ключ, чтобы отпереть входную дверь, и держусь за него, когда открываю ее. Девин сидит на диване. Она оглядывается на нас, и ее брови хмурятся, когда она видит меня.
— Что происходит? — спрашивает она, вставая и подходя к нам. — Вы двое снова вместе?
Но прежде чем я успеваю ответить, она останавливается, и ее глаза расширяются, когда она отступает, явно почуяв запах Хейса.
— Иисус Христос. Он что, купался в ликероводочном заводе?
— С таким же успехом он мог бы, — говорю я ей.
Хейс позволяет мне провести себя в его комнату, а затем падает на кровать, пьяно бормоча что-то о том, что она все еще пахнет мной. Я снимаю с его ног ботинки и ставлю их на пол, накрывая его одеялом, скомканным у подножия кровати. Даю себе еще секунду, чтобы понаблюдать за ним, и ненавижу то, что у меня все еще есть желание свернуться калачиком рядом с ним. Заснуть в его объятиях, слушая биение его сердца.
Но те времена прошли.
Когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, я замечаю толстовку, висящую на спинке его стула. Моя первая мысль, что у него здесь была какая-то другая девушка, а затем, возможно, он не единственный, кого сегодня стошнит. Но когда я беру ее в руки, я понимаю, что она моя.
— Ты можешь оставить это? — бормочет он.
Моя голова поворачивается к нему, и я с удивлением вижу, что его глаза открыты, он моргает в ответ на меня. Я думала, он уже отключился.
— Я знаю, что ты мне ничего не должна, — продолжает он. — Но не могла бы ты просто…
Его голос затихает, но я знаю, о чем он спрашивает. И хотя эта толстовка, возможно, одна из моих любимых, я складываю ее пополам и вешаю на стул, прежде чем заставить себя покинуть комнату.
Девин все еще ждет меня, когда я выхожу, и вручаю ей его ключи.
— Спрячь это где-нибудь до утра, — говорю я ей.
Она кивает, но я могу сказать, что она обеспокоена. — Что, черт возьми, на него нашло сегодня вечером? Он никогда так не напивается.
Я тяжело выдыхаю. — Это моя вина. Он пытался извиниться и хотел снова быть вместе, но я не могу этого сделать.
Выражение ее лица сочувственное, совсем не осуждающее, но ее слова попадают в цель. — Не можешь или не хочешь?
— И то, и другое, — честно отвечаю я. — Я без ума от него, Дев. Ты это знаешь. Но все, чем я когда-либо буду, — это секрет для него. И поначалу, возможно, было весело и захватывающе скрываться, но потом все стало чем-то более мрачным.
— Каждый раз, когда он отводил взгляд слишком быстро, чтобы Кэм ничего не заподозрил, или шарахался от меня, потому что кто-то заходил в серф-магазин, это было болезненным напоминанием о том, что все это никогда не было настоящим. Во всяком случае, не для него. Не в том смысле, что это имело значение.
Она хмурится. — Но что, если бы это больше не было секретом? Что, если бы он рассказал Кэму о вас двоих?
Я качаю головой. — Я не буду играть в игру «а что, если». Это слишком опасно. Он уже сделал свой выбор
Девин понимающе кивает, и я быстро обнимаю ее, прежде чем уйти. Переставляя ноги, я сосредотачиваюсь на том, чтобы просто добраться до машины Мали, чтобы не слушать, как мое сердце кричит мне развернуться. Как только я сажусь в машину, она поворачивается и смотрит на меня.
— Ты в порядке? — осторожно спрашивает она.
Скатывается случайная слеза, и я вытираю ее, глядя в окно. — Просто веди машину.
31
Колющая боль пронзает голову, ощущение такое, будто кто-то воткнул ледоруб прямо в мой мозг. Глаза все еще закрыты, я вздрагиваю и прижимаю ладонь к виску.
— О, черт, — стону я.
Откуда-то из комнаты доносится смех Девин. — Да, я так и думала, что ты будешь несчастен этим утром.
Я заставляю себя приоткрыть глаза и вижу, что она прислонилась к моему дверному проему, но когда я собираюсь отшвырнуть ее, я понимаю ошибку, отпустив свою голову.
— Я чувствую себя отвратительно.
— Держу пари, — поддразнивает она. — Пахнешь так же.
Моя мама идет по коридору и выглядывает, чтобы заглянуть в мою комнату. — Что с ним не так?
Девин ухмыляется. — О, ты знаешь. Просто запивает свои чувства.
— Хейс Беккет! — кричит мама, и я клянусь, колючий мяч рикошетом ударяется о мой мозг.
— Не кричи, — хнычу я.
Моя сестра смеется, а мама вздыхает и уходит. Пару минут спустя она возвращается с двумя таблетками Адвила и бутылкой воды.
— Держи, придурок, — говорит она, протягивая их мне. — Возьми их.
— Не нужно обзываться, — ною я, забирая их у нее.
Ей не смешно. — Угу.
Я заставляю себя сесть и проглотить таблетки, пока она уходит. Мне требуется минута, чтобы справиться с тошнотой, но как только я это делаю, до меня доходит, что обычно в это время я просыпаюсь у Кэма.
— Как я добрался домой прошлой ночью?
— Лейкин привезла тебя, — говорит она, шокируя меня до чертиков.
Но пока я сижу и думаю об этом, я медленно начинаю собирать воедино события прошлой ночи. И когда я вспоминаю, как попросил ее не забирать толстовку, мой взгляд
