отправлял меня просматривать мусор.
— Господи, Эйдан.
Он пожимает плечами.
— Я не пытаюсь скормить тебе слезливую историю, Айви…
— Нет, я знаю.
— Но это то дерьмо, среди которого я вырос. Ты знаешь, они пропивали свои жизни, нюхали всякое дерьмо. Отец словил передозировку, когда мне было двенадцать, а у матери был рак легких. Это был дерьмовый, очень дерьмовый конец для нее. К счастью, к тому времени мы уже были с Рут. Они задолго до этого потеряли над нам опеку.
— Значит твоя бабушка появилась раньше.
— Да.
— Она помогла?
— Она сделала все, что могла, Айви, но к тому времени я был уже потерян.
— Ты имеешь в виду, попал не в ту компанию?
— Нет, нет, ничего подобного. Я был грязным мусорщиком. У меня не было круга общения, кроме Стивена, но только потому, что он был из того же дерьмового района, что и я. Мы плыли по течению вместе. Он поляк, его семья была только что приехавшими иммигрантами, но они были добры к нему и ко мне. Мы погрузились в технологии, потому что его отец был увлечен ими. Познакомился с программированием, и вот как все началось: мы страдали херней в дерьмовой мужской пещере в подвале его отца. Когда говорю, что был потерян, я имею в виду, что я замкнут в себе с раннего возраста. Никому не позволял достучаться до себя, каким бы неуклюжим и жалким ни был.
Я внимательно слушаю, пытаясь представить его ребенком.
— Ты не был жалким, Эйдан. Я бы хотела увидеть твои фотографии в таком возрасте.
— Я выглядел как тощий ботаник.
— О, пожалуйста.
— Ну, так и было. — Он слабо улыбается, предаваясь воспоминаниям. — Я любил свои комиксы, любил читать, играть и заниматься чем угодно, чего не было в реальном мире. Было легче погрузиться во что-то с головой, чем интегрироваться в социальную среду вокруг кучки маленьких чванливых засранцев, которым доставляло огромное удовольствие делать меня несчастным. Взросление было чертовски трудным.
Я с любопытством рисую круги у него на груди.
— Как, черт возьми, этот неуклюжий мальчик стал Мудаком Востока, высокомерным мужчиной, за плечами которого было множество женщин…
— Я притворяюсь, — быстро перебивает он, глядя на меня сверху вниз серьезным взглядом. — Это маска, Айви. Я притворяюсь. Это все, что я знаю.
Я подношу руку к его лицу и провожу по нему пальцами.
— Сбрось ее, — тихо прошу я.
Он улыбается, но улыбка не касается его глаз.
— Я это сделал. С тобой. — Теперь его губы опускаются. — Как ты думаешь, Айви, почему я сдерживался? Прямо сейчас я напуган до смерти. Ты у меня под кожей, бежишь по моим венам. Ты — все, о чем я, блядь, думаю.
Мое сердце замирает. Я чувствую его меланхолию и страх.
Я тоже чувствую их в себе.
Я смотрю на него, желая, чтобы он увидел искренность во мне, глубокую благодарность, когда говорю:
— Спасибо, что позволил мне увидеть тебя, Эйдан.
28
Айви
Мы вместе принимаем душ, как только рассветает. Я измучена до мозга костей, но я на таком подъеме, что мне почти все равно. Он осыпает меня легкими поцелуями и помогает мыться.
— Я покрыта тобой, — замечаю я, устало улыбаясь ему.
Эйдан ухмыляется мне. Конечно, он не выглядит разбитым. И конечно же, в сравнении со мной тот выглядит как гребаная модель. От его улыбки у меня учащается пульс, потому что от нее все его лицо словно светится. У него щетина на щеках, а волосы торчат в разные стороны. В последнее время я часто вижу Эйдана в таком состоянии, и мне это нравится.
— Я намерен держать тебя, покрытой мной, — игриво размышляет он. — Это было бы серьезной медвежьей услугой человечеству, если бы моя соблазнительница не была покрыта ароматом своего мужчины.
— Думаю, я покрыта гораздо большим, чем просто твоим ароматом.
— Хорошо. Я хочу, чтобы ты была отмечена.
— Обращаешься к своему первобытному мужскому «я»?
— Нет, просто хочу, чтобы мир узнал, что ты занята.
Эйдан всегда знает, что сказать. Я таю рядом с ним.
После совместного душа я заворачиваюсь в полотенце и снова падаю в постель. Эйдан обматывает полотенцем бедра. Тот носит его низко, и я не могу перестать пялиться на него. Он ненадолго выходит из спальни. Я хватаю с комода свой дерьмовый телефон и включаю легкую музыку. Затем просматриваю сообщения. Ничего от моей матери. Ничего нового от Аны. Это хорошо. Отсутствие новостей — это хорошие новости. Я кладу телефон как раз в тот момент, когда Эйдан возвращается в комнату с чашкой кофе.
— Это тебе, — говорит он, передавая мне кофе.
Я ухмыляюсь ему.
— Ты зарабатываешь несколько очков, Эйдан.
Он усмехается.
— Я так понимаю, они мне понадобятся позже?
— Если ты в списке засранцев, да.
Его глаза блестят, когда он смотрит на меня.
— Что-то подсказывает мне, что я никогда не захочу быть в твоем списке засранцев.
Я похлопываю его по руке.
— Ты начинаешь разбираться в этих штучках с бойфрендом.
Он задерживается рядом, переваривая мои слова. На его лице довольная улыбка.
— Бойфренд звучит по-детски, тебе не кажется?
Я утыкаюсь лицом в кружку, теперь уже не глядя на него.
— На данный момент это то, кто ты есть.
Верно?
Это его статус? По крайней мере, до тех пор, пока я официально не разведусь, но и тогда Эйдан все еще будет моим бойфрендом. Не уверена, намекает ли он на то, что хочет быть кем-то большим, но кем? Я перестаю обдумывать это. Не могу задерживаться на этих мыслях. Потому что не готова к этому.
— Эй. — Он внезапно касается моей щеки пальцами. Поднимаю на него взгляд. Мужчина серьезен, потому что знает, о чем я думаю. — Мне все равно, сколько времени это займет, хорошо?
Я сглатываю и напряженно киваю.
Он выходит из комнаты, а я смотрю ему вслед, удивляясь, почему в груди все сжимается. Эйдан просто успокоил меня, сказал, что ему все равно, как долго продлиться бракоразводный процесс. Я считаю на пальцах, сколько у меня осталось времени до того, как смогу официально подать заявление.
Это просто отстой, потому что я чувствую, что все еще не свободна. Будто все еще задерживаю дыхание. Я предполагаю,
