Потом его надолго оставили в покое. В отчаянной попытке привести мысли в порядок он снова решил что-нибудь посчитать. Друг за другом непрерывно накатывали внезапные мысли и странные эмоции — внутри у него все кипело. Сначала — ощущения. Все вокруг возбужденные и раздраженные. Крёнер ушел — он избавится от Петры. А потом — имена. Арно фон дер Лейен, Брайан Андервуд Скотт и снова Петра.
За один день Петер Штих стал бить его уже во второй раз, но растормошили его не удары, а эхо непривычных звуков, вырвавшихся изо рта Штиха. Герхарт Пойкерт поднялся и долго стоял под жужжавшей лампой. «Excuse me» — слова казались поцелуем, пробуждающим от глубокого сна. Какое-то время из гостиной доносились крики Петера Штиха, оравшего на жену. Обычно они быстро смолкали. И в этот раз тоже.
В гостиной горел неяркий свет, но его хватало, чтобы разглядеть, чем заняты Петер и Андреа Штих. Сосредоточенный старик даже сгорбился. Герхарт выскользнул из темной прихожей и стал наблюдать. Опущенную крышку письменного стола усеивали металлические детали. За спиной Штиха вырисовывался темный секретер. Герхарт и раньше все это видел. Как только старик соберет пистолет, он зажжет свет на потолке, одобрительно осматривая свое творение. Отполированное и готовое. В этот момент Андреа удовлетворенно вздохнет — наконец-то она разглядит свое вязанье.
В море света.
На протяжении многих лет в этих комнатах мужчины смеялись, несмотря на то что окружающие от них страдали.
— Тебе чего здесь надо?
Не оборачиваясь и не поднимая головы, старик заметил, что Герхарт вошел.
— Отправляйся на кухню, урод! — произнес он и наконец обернулся.
— Аккуратнее с мебелью, Петер!
Андреа выпрямилась, подняв глаза от вязанья. В дверях неподвижно стоял Герхарт Пойкерт, упрямо глядя на Штиха. Он и не думал подчиняться. Штих зажег свет и медленно встал:
— Ты не слышал, что тебе сказано, идиот?
Старик подался к стоявшему в дверях человеку — властно и угрожающе, напоминая старого, гордого, рычащего пса. Даже когда он направил на Герхарта пистолет, тот не пошевелился.
— Андреа, он таблетки пил?
— Да, я их положила на стол, когда ты ушел. Их нет.
Размеренными шагами подошел Штих. И тут Герхарт дернулся. Никто не смотрел на его руку, откуда вдруг высыпалась куча таблеток. Эффект оказался ошеломительным.
Первой отреагировала Андреа.
— Вот черт! — выругалась она.
У старика отвисла челюсть. Бросившись вперед, он ударил Герхарта рукояткой пистолета, а потом они сшиблись.
Из раны на щеке у Герхарта Пойкерта еще не потекла кровь. Герхарт почувствовал, что наваливаются смятение и тошнота, и встал на четвереньки, как зверь, — на его шею и затылок градом сыпались удары рукоятки пистолета.
— Жри их, тварь! — визжал Штих, пока не сел, вымотанный эмоционально и физически.
Но Герхарт Пойкерт не стал поднимать с пола таблетки — они лежали там, куда упали.
— Наверное, я тебя укокошу, — прошептал Штих.
Андреа помотала головой. Схватив Штиха за руку, она предупредила, что он разведет грязь и поднимет шум.
Абсолютно ненужный риск.
Встав на колени, она остановила кровь пластырем — взгляд у нее был ледяной.
— Это скорее ради ковра и пола, а не ради тебя! — сурово произнесла она.
Взяв Герхарта под мышки, она подтащила его к ближайшему стулу. Увидев кивок мужа, она подобрала таблетки.
Посмотрев на часы, Штих поставил пистолет на предохранитель, потом убрал в карман. На Герхарта он смотрел мягко. Когда он подвинул стул к своей жертве, Герхарт сжался. Штих ласково обнял его за плечи, как родного сына:
— Герхарт, ты прекрасно знаешь, что нас надо слушаться. Иначе мы рассердимся и тебя накажем. Так ведь всегда было — верно, Герхарт? Мы будем тебя бить или прижмем по-другому, да? Ланкау, Крёнер и я всегда рядом. Ты же знаешь. Мы можем тебя что угодно заставить делать. Разве не помнишь, Герхарт, как мы тебя заставляли собственное дерьмо жрать?
Штих склонил голову к щеке Герхарта:
— Сегодня ведь мы так делать не будем?
Вкладывая таблетки в протянутую руку мужа, Андреа чуть ли не присела.
— Сейчас, Герхарт, ты выпьешь таблетки, — сказал Штих, откашливаясь. — Или не знаю, что я с тобой сделаю на этот раз.
Герхарт и не пытался сопротивляться, когда Петер Штих раздвинул его сухие губы. Его тело совсем ослабло и лишилось сил, мысли буквально выжгли его изнутри.
— Разжуй их, Герхарт. Или глотай целиком. Мне все равно. Главное, ты их проглотишь!
Но после третьего шлепка Герхарт Пойкерт и не думал глотать таблетки. Старик решительно поднялся и принес пистолет. Когда он снял его с предохранителя, его жена быстро сделала пару шагов к дивану, словно уже видела, как он выполняет подобные угрозы. Тяжело дышащий Герхарт не сводил глаз со Штиха.
— Погоди, Петер, возьми подушки!
Вздохнув, старик взял одну из протянутых подушек. Затем прижал ее к виску Герхарта вместе с дулом пистолета.
— Выстрел не такой громкий будет, — сказал он.
Подушка прохладная. Вторую Андреа держала за уголки, приставив с другой стороны к голове Герхарта. Она была теплее, как будто на ней только что сидели.
— Слушай сюда, обезьяна, — произнес Штих и, усиливая эффект сказанного, чуть сильнее прижал подушку к щеке Герхарта. — Ты свою роль сыграл. От Петры мы избавимся — а ты нам тогда к чему? Вы двое друг друга страховали. Отлично все было устроено. А зачем ты нам сдался, раз ее не будет?
Держали его крепко, но Герхарт все же умудрился повернуть голову, чтобы посмотреть палачу в глаза.
— Это твой последний шанс, — продолжил старик. — Если сейчас проглотишь таблетки, вечером можешь возвращаться в свое кресло в больнице Святой Урсулы. А если не проглотишь, мы уж придумаем какую-нибудь историю, которая объяснит твое отсутствие. Глотай сейчас же! Считаю до десяти!
С тех пор как Герхарт в последний раз принимал таблетки, прошло уже много часов. Раньше таких долгих перерывов не было. Когда он пару минут назад стоял на четвереньках на полу, терпя удары, он глазел на маленькие белые штучки, рассыпанные под обеденным столом, и в первую очередь его охватило удивление.
Комната как будто вытянулась, во рту не заканчивалась слюна — все время приходилось сглатывать. Возникло забавное ощущение, что тело попеременно то увеличивается, то сжимается. Звук шагов Андреа напоминал топот быка.
Казалось, слова пропустили через громкоговоритель.
Когда старик начал считать до десяти, Герхарт почувствовал, как им овладело упрямство. Ему мешало лицо старика. От него на комнату опускалась тень, вызывая отвращение. От него шел кислый запах, из-за щетины у края бороды вид у него был неопрятный.
