падая на землю, крупные капли пота.
– Но за что, за что ты сражаешься? – продолжал Зоран, – Почему твой дух так силен?
– За то, чтоб не было на земле таких, как ты!
Мило схватил с земли камень и занес его над головой врага. Зоран покорно закрыл глаза. Все было совсем как тогда, с Загребайло…
– Стоп!
Камень остановился в считанных сантиметрах от головы Зорана.
– Нет, это не совсем верно, – сказал я, – Я не дерусь с ним просто, чтобы убить. Я дерусь с ним, чтобы защитить свою семью.
– Называй как хочешь! Мы боремся со злом!
Зоран глядел на меня как на умалишенного. Действительно – с его точки зрения выглядело, будто человек говорит сам с собой. Да, впрочем так оно и было. Но для меня это был момент невероятного озарения. Я смог забрать у Мило контроль над собой! Впрочем, не до конца, и мы спорили. Но все-таки! Я больше не закрывал глаза в неведении, ужасаясь его действий. Я активно оценивал их.
– Я порву любого, кто сделает хоть что-то матери, брату, отцу, – продолжал я, – Но я не…
– Ну тогда прибей его, не стой истуканом! Смотри, сейчас он встанет!
– Нет, Мило, – покачал я головой, – Мы не будем убивать. Несмотря на то, что он совершил… Да, черт! Несмотря на то, что любой человек совершил, он имеет право на раскаяние!
Я даже не знаю, что двигало мной в момент, когда я это говорил. Слова будто сами шли из глубин моей сущности. Огонь в моем сердце, как называл его Мило, активно противился убийству и говорил о прощении.
– Раскаяние?! Боже, ты до сих пор так наивен. В этом мире есть овцы и волки, ничего посередине! Смотри, что стало, когда я пожалел бедную овечку? В какую пучину страдания погрузился этот край из-за взращенного мной монстра?
– Человек имеет право на прощение, – твердо повторил я, – Зоран должен признать свою вину. Признать, что был неправ, доверившись Лукасу.
Я повернулся к Зорану и сказал уже в его сторону:
– Я знаю, что у тебя были сомнения. Ты не хотел стрелять в нас, ты не хотел нас убивать. Тебе не нравился приказ, который тебе дали. Так почему ты все еще поддерживаешь Лукаса?
Зоран, видимо, уже смирился с моей странностью (или просто устал удивляться). Он отвел в сторону башмак, пригвождавший его к земле, и медленно поднялся на ноги. Он мог броситься на меня, снова вступить в драку – но этот солдат опустил голову и произнес:
– Ты прав, что мой дух слаб. Сомнения насчет Лукаса были у меня всегда. Мне не нравились его последние приказы. А когда он приказал ввести военное положение и захватить край… В глубине души я знал, что он творит зло. Но какой у меня был выход? Куда мне было пойти, если бы я не подчинился? Да я и знал, что просто так он меня не отпустит.
– И что? Что бы он тебе сделал, если ты ушел? Ты тренированный солдат, Зоран. Ты должен был давно схватить Лукаса и отдать его под суд. Еще тогда, в Германии. А теперь смотри, сколько невинных людей пострадало!
Мои слова больно ударили Зорана. То, что я говорил, было обычным здравым смыслом, но для его сердца, обросшего панцирем самообмана, это были разрушительные удары молота. И вся его прошлая жизнь крошилась на части под этом напором. Только сейчас он видел своего хозяина в истинном свете.
– Ты… или Мило, я уж не разберу, верно сказал. Меня спасли от верной смерти, а я стал творить то, что делали мои убийцы. Я видел, я знал, что поступаю не по совести, но ничего не делал!
– Самоуничижение не поможет, – оборвал я, – Помоги мне взять Лукаса.
Я был уверен, что он согласится, но Зоран покачал головой:
– Не могу.
– Но почему?
– Я отдам приказ солдатам, но что дальше? Вы отдадите нас европейскому суду. Я буду преступником, да все мы будем преступниками. А эти ребята… – он обернулся на своих поверженных солдат, – Только следовали моим идиотским приказам. Я не хочу, чтобы их судили. Я могу приказать своим солдатам сложить оружие. Но я не хочу отправлять их на бой с Лукасом.
– Борис решит, что будет с тобой и твоими людьми, – ответил я. – А теперь скажи своим солдатам, чтобы сложили оружие. По всему краю!
Зоран кивнул. Он стащил с пояса рацию и слабым, срывающимся, голосом начал отдавать приказ о капитуляции. Я тем временем бросился снимать наручники с Каролины и Григория. А по роще разнесся голос отца:
– Андрейка, ну даешь! Яко волк вальчил37!
Каролина закивала, потирая запястья:
– Андрей, я такого не ожидала от тебя. В добром смысле, ясно. Как ты его – хрясь, бац, бдыщь! А потом как повалил!
И она стала показывать, как дрался Мило. Ее охватил энтузиазм ребенка, который увидел что-то захватывающее.
«Ну наконец-то. Хоть кто-то видит меня как доблестного воина, а не как хладнокровного убийцу»
– Поправка. Видит нас, Мило.
– Только с кем это ты все время разговариваешь? – с подозрением спросила Каролина. – Да еще убить всех грозился. Я волнуюсь за тебя, Андрей…
К счастью, продолжать неудобный разговор не пришлось: ко мне подошел отец и, кивая на Зорана, шепотом спросил:
– А что, мы с Вонским теперь друзья, как ты его одолел?
– Не совсем, – сказал я. – Но угрозы краю от него нет.
Зоран тем временем закончил переговоры и тоже подошел к нам. Вид у него был угнетенный: он не смотрел нам в глаза и плотно держал ладонь на шее, закрывая шрам. Будто ему было стыдно именно за него.
– Я отдал приказ солдатам собираться в «Малинке», – произнес он, – Они освободят всех заложников. Приказы Лукаса они слушать не будут.
– Что ты планируешь делать? – ответил я.
– Поступайте со мной, как хотите. Как принято… у вас в крае, – отрешенно сказал Зоран, – Но я хочу, чтобы моих солдат не трогали. Дай им уйти.
Я покачал головой:
– Как я и сказал, решение останется за Борисом.
Вступил отец:
– Андрейка, как ты ему верить можешь? Он нас пострелять хотел!
– Зоран раскаивается, отец. Я верю ему.
На губах закаленного солдата появилась горькая усмешка:
– Раскаяние… Интересное слово. Очень точное. Можете не волноваться – я даю слово, что ни я, ни мои солдаты никого больше не тронут.
«Твой отец говорит правильно. Откуда ты знаешь, что он раскаялся? Эта змея ударит нас в спину, когда мы поедем разбираться с Лукасом!»
– Не ударит.
