Алена подняла незрячие от страха глаза – иперекрестилась.
Перед нею стоял Mеншиков.
– Ангел! – пробормотал АлександрДанилович, хватая руки Алены и покрывая их поцелуями, в то время как еготоропливый взор окинул ее всю, с ног до головы, не упустив ни одной подробноституалета… вернее, отсутствия оного.
В синих глазах заплясали бесенята.
– Ого! – пробормотал он. – Нина что подобное, поверьте, я не мог и надеяться! Похоже, вы куда-то оченьспешите?
У Алены подогнулись колени, и она бухнулась вноги лукавому знакомцу, да так стремительно, что на сей раз Меншиков не успелее подхватить, и она уткнулась прямехонько в башмаки с золотыми пряжками.
– Сударь, не знаю, что делаете вы здесь икакой счастливый случай помог нам встретиться вновь, однако умоляю… умоляювсем, что на земле для вас свято: помогите мне исчезнуть отсюда.
– Да вы встаньте, встаньте, огосподи! – всполошенно забормотал Меншиков, поспешно поднимаяАлену. – Вот уж несуразица, право! Это мне следовало бы вас на коленяхмолить…
– Hи о чем вам меня молить непридется, – твердо сказала Алена. – Если увезете меня сейчас,поможете мне скрыться, я у вас буду в вечном долгу и всякое ваше желаниевыполню!
– Всякое? – хлопнул длинными,нарядными ресницами Меншиков, снова с неподдельным удовольствием озирая Алену.
Она очень кстати вспомнила про Катюшкин плащ икое-как запахнулась.
В горле стало сухо, тошно. И все же она нашлав себе силы кивнуть.
– Стало быть, осталось только сие желаниевыдумать? – уточнил Александр Данилыч, заглядывая в ее глаза.
– Все, что пожелаете, – последовалотчаянный ответ, – но идемте же, идемте!
– Ну-ну, не надо бояться, –проворковал Меншиков, улыбаясь так загадочно, что Алену вдруг озноб пробрал.Она боялась прямо глядеть на своего собеседника. Чудилось, от него исходитсияние: серебрился парик, сиял ярко-голубой, шитый ослепительно белым исеребристыми шелками кафтан, мерцали ослепительные кружева вокруг мощной шеи.Пальцы лучились огнями самоцветных перстней, но еще ярче сверкали эти синие,бесовские глаза, пугая Алену.
А впрочем, чего ей бояться – разве может онапережить больше страхов, испытать больше горя? Странным казалось, что этотроскошный царедворец вообще снизошел до разговора с ней.
– Со мною вы в полной безопасности,поверьте, – продолжал Александр Данилович, – я ведь, по-счастию, вфаворе у государя и считаюсь человеком весьма влиятельным. Настолько, что мойстаринный друг и боевой товарищ Дмитрий Никитич Богданов просил у меня заступыперед его величеством для одного опасного преступника… точнее будет сказать,преступницы.
Алена только взглянула на него – и торопливоотвела взор. Лицо ее вдруг похолодело, словно на морозе, и холод пополз, поползпо телу, подбираясь к сердцу.
– История, доложу я вам, забавная! –усмехнулся Александр Данилыч. – Мой друг Богданов и не знает, что однаждыя уже просил государя о помиловании для сей особы, но получил отказ.
Впрочем, с той поры произошли некоторыесобытия, и теперь получены неоспоримые свидетельства ее невиновности…
Он взял Алену под локоток.
– Но давайте немножко пройдемся, а то мыс вами уже напрочь сию клумбу вытоптали. Дмитрий Никитич своими цветникамигордится – спасу нет, и ежели застигнет нас на месте преступления – ужо достанетсянам на орехи!
Он помог Алене выбраться из переломанныхстеблей, оборванных листьев и осыпавшихся лепестков. Она слепо покорилась;пошла, еле передвигая ноги…
– Ох, я очень люблю Богданова! –легким голосом продолжал Меншиков, как бы не замечая, что Алена почти висит наего руке. – Дом его прежде был, конечно, мрачен… Однако нынче, побывав унего в гостях, я получил немаленькое удовольствие. Одна дама, а имя ее,позвольте доложить, Катерина Ивановна, рассказала дивную, дивную историю о своейподруге! Ею увлекся некий иноземный господин, рассчитывая на пылкую взаимность.Однако он потерпел грандиозный афронт!
Дама дала ему такой от ворот поворот, столькодней, даже месяцев, отказывала ему в своих милостях, что он вообще забыл, гденаходится ее спальня! И, промаявшись несколько месяцев, с горя воротился кпрежней своей любовнице. Однако и она от него сбежала, так что теперь сейзлополучный господин в одиночестве возвращается в свое иноземное отечество… ковсеобщему, надо думать, удовольствию!
Меншиков говорил как по писаному, словно ивпрямь читал в некоей затейливой книге… не иначе, в самой Книге судеб. Игралаего улыбка, играли искры в глазах, играли разноцветными огнями перстни. Он едвасдерживал смех, он от души забавлялся, глядя в Аленино белое, ледяное лицо…
Почему? Неужто вся жизнь, вся боль ее – длянего лишь забава? А, пусть его, пусть потешается. У Алены больше нет силпритворяться, нет сил владеть собою.
– Что… что вы сказали? –пробормотала она: губы почему-то опять отказались повиноваться. – А ктоеще слышал эту историю?
– Да все, я полагаю, – пожал плечамиМеншиков. – Сам граф слышал – и ужасно хохотал. Он вообще, надо сказать,свободных нравов. Жизнь научила его никого и никогда не судить – и, поверьте,нет в мире человека, который охотнее не отпускал бы молодежи ее ошибки и дажегрехи. Кроме того, присутствовал при сем и один молодой человек, приемный сынБогданова. Да вы с ним знакомы, сударыня! Ведь вы танцевали с ним у меня набалу: помните этот бесконечный англез, от которого у всех ноги в конце концовзаплетались? Должен вам сказать, что сей достойный господин в самое ближайшеевремя намерен жениться на богатой и знатной наследнице, а потому…
Меншиков опять оказался достаточно проворен,успев подхватить Алену, прежде чем она рухнула наземь.
… – Эй, эй, сударыня! – Он затряс девушкувесьма бесцеремонно, а потом, придерживая одной рукою, пошлепал другой пощекам.
– Oчнитесь-ка! Ну вот, так-толучше, – одобрительно сказал Александр Данилыч, когда Алена открылаглаза. – Чего терпеть не могу, так этих дамских шалостей новомодных. Когдаэто, скажите на милость, боярыни наши хлопались без чувств?! Не все иноземноевпрок идет русской натуре! Понимаю, что утомил вас своей болтовней.
Ну что ж, вы по-прежнему желаете покинуть сейроскошный сад?
Алена не могла говорить – только кивнула. Онаедва дышала, а сердца как бы и вовсе не чувствовала: чудилось, оно превратилосьв горсточку праха.
