собрали вещи султана, взяли его коня, седло, его знаменитый меч и палочку, которую он вставлял в свои волосы. Когда все это было доставлено, все присутствующие из числа его приближенных, находившихся с ним в те дни, такие, как Утур-хан, амир-ахур Талсаб и другие, засвидетельствовали, что это — вещи, взятые у него. Он послал также за останками султана, и они были доставлены и погребены[845].
Поистине, этот преступивший право негодяй причинил великое несчастье и оставил сей мир без него осиротевшим.
О тот, кто заставлял кровь литься из шей врагов!
После твоей гибели ты заставил глаза плакать кровью.
Если превратности судьбы погубили его,
посмотри же на державу и на ислам:
Вера опорочена, и государство разбито,
и отрезана веревка величия и славы.
Глава 108
Кое-что о поведении султана, его качествах, его указах, о том, как он обращался и как обращались к нему от имени халифа и других государей
Он был смуглым, небольшого роста, тюрком по речи и по выражениям, но говорил также и по-персидски. Что касается его храбрости, то, чтобы сказать о ней, достаточно упомянутых мной его битв. Это был лев среди львов и самый отважный среди своих смельчаков-всадников. /273/ Он был кротким, не сердился и не бранился. Он был серьезен, никогда не смеялся, а только улыбался и не был многословен. Он любил справедливость, однако время смуты, с которой он встретился, возобладало, [изменив его нрав]. Он любил облегчать жизнь подданных, но правил во время упадка и поэтому прибегал к насилию.
[Джалал ад-Дин] обычно писал халифу в первое время после прихода из Индии, хотя между ними и была неприязнь, как при его отце: «Его (халифа) послушный слуга Манкбурны, сын султана Санджара». А когда халиф облачил его в Хилате в почетные султанские одежды — как мы упоминали об этом, — он писал ему: «Его (халифа) раб» — и обращался к нему [со словами]: «Господину и покровителю нашему, Эмиру верующих, имаму муслимов, халифу Посланника господа обоих миров, имаму Машрика и Магриба, высочайшей вершине из рода Лу'аййа ибн Галиба».
[Джалал ад-Дин] писал в посланиях 'Ала' ад-Дину Кай-Кубаду и государям Египта и аш-Шама полное свое имя и имя своего отца, называя себя султаном, и не писал ничего такого, что было в обычае, как-то: «слуга», «возлюбленный» или «брат».
Его знак на указах был: «Помощь только от одного Аллаха!» Если он переписывался с Бадр ад-Дином, правителем Мосула, и с подобными ему, то ставил этот знак самым красивым почерком. Калам для написания знака был расщеплен на две части, чтобы [линии] знака были толстыми.
К нему обращались от халифа вначале, после его прихода из Индии, так: «Высокочтимый господин хакан», но он постоянно просил обращаться [к нему] только как к султану, однако они не соглашались на это, так как, по обычаю, никто так не обращался к предшествовавшим великим властелинам. А когда он стал на этом настаивать, то они титуловали его, уже после облачения в почетные одежды, так: «Высокочтимый господин шахиншах».
Он погиб в середине шавваля шестьсот двадцать восьмого года[846], и это было величайшее несчастье. Даже если бы заря разорвала из-за этого свое покрывало, то была бы права, ведь это самое большое горе! И если бы луна покрыла свой лик царапинами, то беда заслуживала этого, и небеса могли бы одеться в траур, а звезды — превратиться в пепел. Я думаю, что если они встретились ночью, то горько причитали и оплакивали горе чем дальше, тем больше. И как будто Абу Таммам имел в виду именно его, когда сказал:
/274/ Разве не на пути Аллаха тот, перед кем закрылись
ущелья этого пути и открылся просвет!
Юноша пал под ударами копья и меча,
но смерть его обернулась победой, хотя победа миновала его.
Он не умер, пока не погибло лезвие его меча
от удара и не поднялось над ним темное копье.
На трясину смерти он крепко поставил ногу —
и сказал: «Под изгибом твоей ступни Судный день!»
Он ушел утром, и благословение осенило его плащом,
он не сошел с пути, пока наградой ему не стал саван.
Он облачился в одежды смерти, обагрив их кровью,
но еще ночь не скрыла их, а они стали зеленой тафтой.
Он ушел в чистом одеянии, и не было такого клочка земли,
который в день его смерти не жаждал бы стать его могилой!
Да будет приветствие Аллаха уделом твоим! Поистине, я
увидел вольного благородного, лишенного жизни![847]
Да успокоит его Аллах милостью, прохлаждающей его душу и освещающей его могилу, и да признает его усердие в защите веры Аллаха и его старания ради Аллаха! Да осенит его Аллах разными Своими благами, как об этом просит молитва, проистекающая от чистой любви и дружбы, и о чем льются [мои] слезы верности и преданности!
О мой друг, навеки, навеки!
То, что меня тревожит, — долгая забота!
Нас постигла [утрата] сокровища, а тот,
кто был имамом вчера, [награжден] достаточным богатством.
Разве могила, в которой [помещен] щит [от] безбожников
в сырой земле, не изменит ее лик?
Он уже раньше был украшением престола,
и его ум был преисполнен проницательности!
Скольких главенствующих погребла под собой земля!
Скольких постигла гибель — самая страшная из бед![848]
Хвала Аллаху, который Своей милостью делает совершенными блага и по Его велению возникли земля и небеса. Да благословит Аллах господина нашего Мухаммада и его род наилучшими молитвами и благороднейшими приветствиями и да дарует ему благополучие до [самого] Судного дня!
Конец. Оригинал написан в году шестьсот шестьдесят шестом, в месяце сафаре (?)[849].
Список использованных источников и литературы
Источники
Абу-л-Гази. — Кононов А. Н. Родословная туркмен. Сочинение Абу-л-Гази, хана хивинского. М.—Л., 1958.
Абу Таммам. — Абу Таммам. Диван. Каир, 1361 г. х.
Абу-л-Фида'. —Абу-л-Фида'. Ал-Мухтасар фи ахбар ал-башар. Т. 1—2. Ч. 1—4. Каир, 1325 г. х.
Абу Шама. — Абу Шама Шихаб ад-Дин ал-Макдиси. Китаб ар-Раудатайн фи ахбар ад-даулатайн ан-нурийа ва-с-салахийа. Т. 1. Ч. 1—2. Каир,
