и меня самого; он знал принцессу (признаюсь, какое-то чувство скрытой жалости к нему охватило меня); по-своему он любил ее; он мог предположить, что Занта и Фрица можно подкупить, если сумма будет достаточно велика. Предполагая все это, убьет ли он короля, моего соперника и соперника опасного? Я убежден, что он убил бы его, не испытывая никакого раскаяния, словно дело шло о крысе. Но он захочет, если возможно, убить Рудольфа Рассендиля раньше; и ничто, кроме уверенности, что он будет окончательно осужден при освобождении короля живым и восстановлением его на престоле, заставить его бросить тот козырь, который он приберегал, чтоб разрушить предполагаемую игру нахального самозванца Рассендиля. Раздумывая над всем этим, я приободрился.
Майкл действительно знал о моем приезде. Я не успел побыть в доме Тарленгейма и часа, как явилось от него торжественное посольство. Его нахальство еще не дошло до того, чтобы присылать мне моих неудавшихся убийц, но он прислал остальных трех из своей славной Шестерки – трех рури-танцев – Лауэнграма, Крафштейна и Руперта Гентцау. То были видные, красивые, молодые люди на великолепных лошадях и с прекрасным вооружением. Руперт, на вид весьма дерзкий и, вероятно, не старше двадцати трех лет юноша, стоял во главе посольства и произнес красочную речь, посредством которой мой верноподданный и любящий брат, Майкл Стрельзауский, просил у меня прощения в том, что не явился лично засвидетельствовать почтение и не предложил своего замка к моим услугам; причиной этих двух кажущихся небрежностей была та, что он и некоторые из его слуг лежали больные скарлатиной и находились в очень печальном и заразном состоянии. Так объяснил нам молодой Руперт с наглой улыбкой короткой верхней губы и со смелым встряхиванием своих густых волос – он был очень красив, и молва говорила, что он успел нарушить сердечный покой не одной дамы.
– Если мой брат болен скарлатиной, – сказал я, – цвет его лица должен походить на мой более обыкновенного, милорд. Надеюсь, он не страдает?
– Он в силах заниматься делами, государь.
– Надеюсь, что не все больны под вашей кровлей. Как поживают мои добрые друзья Де-Готе, Берсонин и Детчард? Я слыхал, что последний ушибся.
Лауэнграм и Крафштейн беспокойно нахмурились, но улыбка молодого Руперта стала еще веселее.
– Он надеется скоро найти средство для излечения своего ушиба, государь! – отвечал он.
И я громко расхохотался, так как понял, какое средство Детчард желал найти – его зовут местью.
– Вы пообедаете с нами, господа? – спросил я.
Молодой Руперт стал рассыпаться в извинениях. У них были спешные дела в замке.
– В таком случае, – сказал я, делая движение рукой, – до скорого свидания. Желаю ближе с вами познакомиться!
– Мы будем просить ваше величество как можно скорей представить эту возможность! – отвечал Руперт весело и прошел мимо Занта с таким насмешливым презрением на лице, что я видел, как старик сжал кулак и нахмурился темнее ночи.
По моему мнению, если человек должен быть негодяем, пусть будет негодяем веселым, и мне нравился Руперт Гентцау более своих длиннолицых, с прищуренными глазами, товарищей. Грех становится не хуже, если грешить весело и с шиком.
Странно было, что в эту ночь, вместо того, чтобы есть отличный обед, приготовленный моими поварами, я должен был предоставить его своей свите, оставшейся под председательством Занта, а сам отправился с Фрицем в городок Зенду, в небольшой, знакомый мне постоялый двор. В этой поездке было мало опасности; вечера были длинные и светлые, и дорога по эту сторону Зенды очень людная. Итак мы отправились в сопровождении конюха. Я тщательно закутался в большой плащ.
– Фриц, – сказал я, когда мы въезжали в город, – в этом постоялом дворе живет необыкновенно хорошенькая девушка.
– Откуда вы ее знаете? – спросил он.
– Я был здесь! – отвечал я.
– С тех пор? – начал он.
– Нет раньше, – возразил я.
– Но она вас узнает?
– Конечно, узнает. Не спорьте, милый друг, но выслушайте меня. Мы два приближенных короля, и один из них страдает зубной болью. Другой закажет отдельную комнату и обед и, конечно, бутылку лучшего вина для больного. И если он так умен, как я думаю, то нам будет прислуживать хорошенькая девушка, а не кто-либо иной!
– А если она не захочет? – возразил Фриц.
– Милый Фриц, – сказал я, – если она не захочет ради вас, то захочет ради меня!
Мы подъехали к дому. Нельзя было разглядеть ничего, кроме моих глаз, когда я вошел. Хозяйка приняла нас; минуты две спустя появилась моя маленькая приятельница, всегда сторожившая, как мне кажется, гостей, которые казались ей интересными. Мы заказали обед и вино. Я уселся в отдельной комнате. Через минуту вошел Фриц.
– Она придет! – сказал он.
– Если бы она не пришла, я бы удивился вкусу графини Гельги!
Она вошла. Я дал ей время поставить вино, так как не хотел, чтобы она его уронила. Фриц налил вина в стакан и подал мне.
– Что, господин очень страдает? – спросила девушка участливо.
– Господин страдает не более, как когда виделся с вами в последний раз! – отвечал я, откидывая плащ.
Она вздрогнула и слегка вскрикнула. Потом воскликнула:
– Значит, то был король! Я так и сказала матери, когда увидела его портрет. О, сударь, простите меня!
– Клянусь, вы совсем не обидели меня! – сказал я.
– Но то, что мы говорили!
– Я прощаю за то, что вы сделали!
– Я пойду и расскажу матери!
– Постойте, – возразил я, принимая серьезный вид. – Мы здесь сегодня не для забавы. Подите, принесите обед и ни слова о том, что король здесь!
Она вернулась через несколько минут, с выражением серьезным, хотя и любопытным.
– Как поживает Иоганн? – спросил я, принимаясь за обед.
– Иоганн, сударь, я хочу сказать, милостивый король…
– Пожалуйста, говорите – сударь. Как он поживает?
– Мы почти не видим его теперь, сударь.
– Почему?
– Я сказала ему, что он приходит слишком часто, сударь! – отвечала она, кивнув головой.
– И поэтому он обиделся и не возвращается?
– Да, сударь!
– Но вы можете призвать его снова? – подсказал я, улыбаясь.
– Может быть, и могу! – отвечала она.
– Я знаю вашу власть, как видите, – продолжал я, и она вспыхнула от удовольствия.
– Он не приходит еще по другой причине. Он очень занят в замке.
– Но теперь там нет охот.
– Нет, сударь, но ему поручен весь дом.
– Иоганн стал экономкой?
У девушки был большой запас сплетен.
– Что ж, когда там нет другой,
