Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
И напротив, как ни отвратительна во всех своих проявлениях борьба чеченцев за независимость — они имеют на нее высшее право, потому что деваться им как народу со своей земли некуда… Но все это, повторю еще раз, сугубое теоретизированье, а как гражданин и патриот я стою за целостность своей страны и как великодержавник приветствовал бы присоединение Крыма, Приднестровья, да и Украины, не говоря уж о Белоруссии. И, обладая личными и культурными связями с Арменией и армянами, я эмоционально болею за них (в том числе и) в карабахском вопросе, теоретически понимая отсутствие высшей правоты в самой его постановке. А будь я азербайджанцем или дружи я с азербайджанцами? «Азербайджанцы не люди» — доводилось мне слышать в Армении и такое (а вернее: «турки» не люди — говоря по-русски, армяне именуют азербайджанцев исключительно турками). «Армяне не люди» — эти слова стоят за сумгаитской и первой бакинской резней.
Став главой государства, Левон Тер-Петросян с удивительным достоинством вписался в постсоветский ареопаг. Особенно это стало заметно, когда к власти в двух других закавказских республиках вернулись «цари» — Алиев и Шеварднадзе. Тер-Петросян, несомненно, стал третьим царем региона — третьим, но не последним по рангу, — и, несколько отклонившись в сторону, отмечу, что урегулирование карабахской проблемы, выйдя на «царский» уровень, перестало казаться принципиально неразрешимым: у нынешних «царей», как и у их исторических предшественников, имеются — при наличии определенной взаимной приязни и не нуждающейся в электоральном подтверждении воли — возможности разрубать гордиев узел так или иначе, не теряя при этом ни власти, ни лица. После Тер-Петросяна к власти в Армении пришли кондотьеры — удачливые кондотьеры (арцахские армяне всегда славились умением воевать), но в Закавказье кондотьеров называют башибузуками и относятся к ним соответственно.
На протяжении примерно пяти последних лет, встречаясь с армянскими интеллектуалами (не из диаспоры, а из самого Еревана), я замечал, что экспортный и домашний образы президента Армении расходятся, пожалуй, столь же резко, как когда-то у Михаила Горбачева. Все армяне, с которыми мне довелось говорить, находились в оппозиции к своему президенту, хотя на вопрос о причинах подобного неприятия, как правило, не могли дать вразумительного ответа. «Левон уже не тот», — говорили они. Или: «Левон запретил дашнаков». Или: «В стране много воруют». И, конечно: «Левон окружил себя не теми людьми». Но поскольку Армения страна маленькая, а все мои собеседники по общественному статусу (или политическому, или научному, или литературному — в посткоммунистическом Ереване все это как-то смешалось) сами претендовали или могли бы претендовать на места во власти, воспринимались их сетования и абстрактно звучащие обвинения скорее как естественная обида нынешних — и всегдашних — неудачников. Правда, в Ереване то и дело случались отставки, в том числе и добровольные отставки, казавшиеся со стороны несколько загадочными.
Потом прошли, возможно, фальсифицированные выборы. Хотя убедительной победы соперник Тер-Петросяна Манукян не одержал в любом случае. И рискну выразить политологически крамольную мысль: с учетом протестного голосования исход выборов при приблизительном раскладе пятьдесят на пятьдесят в любом случае должен толковаться в пользу претендента, уже находящегося у власти. Когда примерно половина избирателей голосует за сохранение существующего порядка вещей, а другая половина покупает кота в мешке, справедливость на стороне первых. (Конечно, только в случае персонифицированного выбора; половине жителей Санкт-Петербурга, отказавшей в доверии Анатолию Собчаку на выборах 1996 года, было совершенно безразлично, кто и что придет ему на смену — только бы избавиться от нынешнего «парижского вора».) Поэтому победа Тер-Петросяна при всей сомнительности средств ее достижения воспринималась как закономерная.
После неожиданного на сторонний взгляд свержения Тер-Петросяна (методом принуждения к отставке), справедливо связывая этот уход с зависанием карабахской проблемы, комментаторы заговорили о том, что «романтик» уступил место «реалистам». На мой взгляд, дело обстояло и обстоит прямо противоположным образом. Причем вопрос не сводится ни к карабахской проблеме, ни к ситуации в Закавказье в целом. Должно быть, под воинственные кличи соратников и значительной части сограждан Левон Тер-Петросян представил себе политическую карту XXI века… и не увидел на ней Армении. Не Карабаха, а именно Армении. Война до победного конца, которой потенциально чревата нынешняя ситуация, не может закончиться ничем иным, кроме уничтожения Армении — как государства и национального очага. И Азербайджан, а в перспективе, конечно, и Турция обладают для этого достаточными ресурсами, причем разность военно-политических потенциалов будет с годами только нарастать — и не в пользу Армении. И «заграница» не поможет — американцы легко поступаются принципами, когда в воздухе пахнет нефтью, а Россия… На сегодняшнюю Россию Армения надеяться не может, а на завтрашнюю… — да кто поручится, что Россия, целенаправленно разрушаемая Западом и хаотически вытесняемая Востоком и Югом, уцелеет как единое и могущественное государство? И не как романтик, но как самый настоящий реалист недавний президент Армении принял, не произнося этого вслух, невыносимое для него самого решение: пожертвовать Карабахом, чтобы сохранить Армению. Согласно плану, предложенному им и практически совпавшему с планом ОБСЕ, Карабах на первом этапе должен отдать захваченные в ходе военных действий территории, а на втором предполагается произвести взаимное возвращение беженцев и только на третьем — заняться урегулированием статуса Карабаха. Разумеется, этот план тупиковый: территории Карабах вернет, но уже возвращение беженцев приведет к новой волне геноцида, после чего возобновятся широкомасштабные военные действия — и обманутые, а поэтому и деморализованные карабахцы будут разбиты и, вероятней всего, истреблены. Не может не понимать этого и Тер-Петросян — следовательно, он задумал чудовищную жертву — Карабах — для того чтобы спасти Армению. Или даже не так: пожертвовать Карабахом в надежде умилостивить этим Азербайджан и Турцию. И, не исключено, в надежде вынудить мировое сообщество прийти на помощь принесшей такую жертву Армении, после того как на эту страну, не удовольствовавшись жертвой, все равно пойдут тотальной войной Азербайджан и Турция.
Это было реалистическим решением — во всей его безнадежности. А то, что решение было именно таким и именно так его восприняли и в Карабахе, и в Армении, подтверждается молниеносным свержением Тер-Петросяна. На смену реалисту пришли романтики (они же фанатики) или, как выражаются в самой Армении, (настоящие) «мужчины».
Парадокс, однако, заключается в том, что романтикам порой удается спасать безнадежное, с точки зрения реалиста, дело. На политической сцене, прежде всего. Романтиками были основатели Израиля — и только сейчас, начиная с кэмп-дэвидских переговоров, безнадежное, но победное дело крошечной страны губят реалисты. Романтик Фидель Кастро выиграл в безнадежной ситуации, сложившейся после распада соцлагеря. Романтик Ардзинба дождется смерти Шеварднадзе, после чего фактический распад Грузии, уже имеющий место, станет политической реальностью. Чеченские романтики внаглую выигрывают безнадежное дело у великой России… Это не означает, разумеется, будто романтики выигрывают всегда. Но у них есть шанс выиграть — и в сегодняшнем взбаламученном мире этот шанс довольно высок.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
