Джордж вернулся к себе в ад.
* * *
Дождь и ветер продолжались и разогнали туман, лишь его отдельные нити и клочки блуждали по лужайке вокруг пруда, вились вокруг позорного столба, откуда больше не текла кровь. Незадолго до того буря унесла последние остатки тумана, с ним и зловонный запах, а дождь смыл кровавые пятна с травы и следы шедшего к дороге ручейка.
* * *
Дождь привел в чувство Розмари Джинти. Его тяжелые капли упали на ее скорчившееся тело, причинив новые мучения.
Она попыталась встать, но не смогла; что-то сломалось внутри и причиняло боль, чудовищную боль. И что-то случилось с ногами: она не могла ими двигать, они не сгибались. А голова... о, как болела голова!
Розмари некоторое время пролежала так, потом ей удалось перевернуться на живот, поскольку противный дождь заливал глаза. Когда улицу осветила молния, Розмари заметила что-то странное, торчащее из «Черного Кабана» за дорогой. Это напоминало пикап или грузовик. Кто бы мог сделать такую глупость? И где Том? Почему бы ему не выйти помочь ей? Ну, она найдет для него пару ласковых слов, когда вернется!
Розмари поползла к гостинице, кляня Тома и досадуя на дождь, который явно собирался испортить ей прическу.
* * *
Крик открыл глаза и тут же пожалел об этом: лучше было бы ничего не видеть, это было слишком больно. Он дал голове повернуться и снова пожалел: лежащая рядом фигура с расквашенным лицом и толстым брюхом, с руками, утыканными блестящими осколками, представляла собой неприятное зрелище.
Но по крайней мере голоса успокоили его. Это было непонятно: бар казался пустым — если не считать долбаного пикапа, въехавшего через входную дверь, — и все же некоторое время слышалось какое-то бормотание. И хрен с ним. И с Ленни тоже, это он во всем виноват.
Крик закрыл глаза и уснул. Это был сон, от которого не просыпаются.
* * *
Лед в пруду потрескался и растаял под дождем, и некоторое время темная вода в нем двигалась и кружилась. В конце концов поверхность успокоилась, и спокойствие нарушал только дождь. Впрочем, время от времени снизу вдруг поднимались пузыри, но вскоре и это прекратилось.
* * *
Мэдди подошла к двери, но Гаффер остался на месте. Собака съежилась за спинкой кресла в гостиной, и в ее выпученных, испуганных глазах показались белки. Глубоко из горла вырвалось скуление.
Шаги по дорожке снаружи смолкли. Мэдди знала, что он ждет там — ждет, когда она откроет дверь.
— Все в порядке, Джек, я здесь, — крикнула она, хватаясь за засов. Джек всегда настаивал, чтобы в его отсутствие она запиралась и задвигала засов — мало ли кто может постучаться в нынешние дни, всегда говорил он.
На секунду-две ее пальцы задержались на холодной железной задвижке. Из груди вырвался тихий всхлип. «Я знаю, это ты, Джек, — проговорила она про себя. — Я знаю, ты вернулся ко мне. Все в порядке, правда? Так и должно быть?» Она слышала, как по каменистой дорожке стучит дождь.
Мэдди отодвинула засов и отперла замок. И распахнула дверь.
Полыхнула молния, на время ослепив ее. Донесся рокот отдаленного грома, она "несколько раз моргнула и увидела, что дорожка пуста.
В ту ночь Мэдди долго стояла в дверях, налетавший дождь промочил ее одежду, ветер шевелил растрепавшиеся седые волосы. Она смотрела на дорожку. И прислушивалась к шагам.
Но ее муж не вернулся.
41
От земли стал подниматься пар, солнце палило сильно, неумолимо даже ранним утром, и разбитая, заросшая травой дорога утратила свою твердость, поверхность стала скользкой, во впадинах образовались лужи. Одежда на Эше отсырела, рубашка на спине промокла.
Он шел все еще оглушенный, больше не оглядываясь назад, рухнувшее здание уже скрылось вдали. Из леса доносились птичьи голоса, и время от времени слышался шорох какого-нибудь зверя в кустах. Ни единое облачко не затеняло неба в это ясное утро, и даже при взгляде в сторону от солнца небесная голубизна казалась ослепительной.
Эш провел рукой по щеке, размазав по грязи слезы; его мозг пытался справиться с образами ночного кошмара. Нога поскользнулась в грязи, но он удержал равновесие и продолжал путь.
Возвращаясь мысленно на некоторое время назад, он вспоминал, что лежал на краю дороги под деревьями. Вроде бы это Фелан притащил его туда ночью, чтобы укрыть от страшной бури. Ирландец говорил, что-то говорил ему, но слова не вспоминались. Что-то о том, будто снова он опоздал... но хоть кто-то спасся... а теперь все кончилось, свершилось... Все это не имело для Эша никакого смысла, но, возможно, приобретет смысл, когда прекратится головная боль и мысли улягутся. Он не помнил, почему Фелан покинул его.
Рубашка и брюки высохли и заскорузли, а Эш все шел и шел. Иногда его шаги сбивались, мысли путались, а когда нахлынули воспоминания о Грейс, Эш упал на колени и вцепился руками в сырую землю. Он плакал.
* * *
Входная дверь «Черного Кабана» была все еще открыта, и на какое-то безумное мгновение Эшу вопреки здравому смыслу представилось, что внутри он сейчас встретит Грейс. Это было безумие, и он даже не задержался у входа. Ее нет, она потеряна навсегда, и безумное время тоже прошло. Он свернул на узкую дорогу, ведущую в деревню.
Над деревьями возвышалась башня церкви Св. Джайлса, но Эш отвел глаза. Только когда он приблизился к церковным воротам, резкое карканье заставило его вздрогнуть, и он заглянул во двор старой церкви. Недалеко от паперти на надгробии сидел ворон-стервятник, и его кинжал-клюв короткими резкими движениями пронзал воздух. Ворон замер, черным глазом следя за исследователем.
Потом он улетел, мощные взмахи крыльев подняли его высоко над башней, и издалека, как глухое бессмысленное эхо, донеслось карканье.
Эш пошел дальше, спустился с холма и прошел мимо школы. В школе было тихо. Подходя к коттеджу Эллен Преддл, приткнувшемуся между соседними домиками, он заметил темную фигуру, смотрящую на него из-за тюлевой занавески в окне первого этажа. Эш совсем забыл об оставленном в коттедже оборудовании, не вспомнил и теперь. Вся деревня словно замерла, в ней стояла совершенная тишина, Эш слышал только собственные шаги. В нескольких домах были разбиты окна, а в одном снаружи обгорела стена, его дверь была распахнута, по-видимому, жители в спешке убежали.
Эш дошел до пустынной главной улицы, где от дороги поднимались тонкие струйки пара. Солнце, хотя еще поднялось невысоко, здорово грело и вытягивало из поверхности ночную сырость. Там и здесь виднелись распахнутые двери и разбитые окна, и не проехала ни одна машина, не прошел ни один пешеход. Колодки и позорный столб на пустой лужайке казались странно заброшенными, пережитками ушедших веков, уже неуместными здесь.
Из-за ближайших домов тихо поднимался столб дыма, только птицы напоминали в Слите о реальной жизни, но даже их щебет казался сдержанным.
