— Я всегда говорила — у дяди высоко развито чувство прекрасного. Он тоже будет выглядеть по-другому. У меня заканчивается сессия, можем потом сесть с тётей и составить меню на целый месяц.
— И опять потребуешь, чтобы я считала дурацкие калории! — проворчала Марина.
— Что ж, если тётю привлекает судьба сестры Агаты…
Марину передёрнуло. Агата показала ей жуткую фотографию сестры, и, при всем легкомыслии, Марина никак не могла отделаться от мысли, что быстрыми шагами приближается к той же пропасти. Хотя нет, ведь уже свернула в сторону, добилась чего-то. Но если все повернёт вспять…
— И учтите, — продолжала племянница, — если сбросить пять кило за месяц, это быстро наверстывается. Если же пять килограммов сбросить за год, считайте, сброшено навсегда. Следующие пять — в следующем году…
На горизонте замаячило отвратительное овощное варево, Марине стало нехорошо. И так из года в год? Но тут опять вспомнилась фотография чудовища. Нет уж, она пойдёт до конца. Да и Юстинка, по всему видно, не оставит её в покое.
От волнения захотелось есть. Стыдно было рыться в холодильнике, и Марина съела то, что стояло на столе, — остатки сельдерея с хреном.
Племянница молча наблюдала за тёткой. Интересно, о чем та думает?
Оказывается, тётка думала о Марте, приятельнице, которую встретила у Агаты. Худая как щепка, она всю жизнь такой была, и что же выяснилось? Питается бог знает какой год одними овощами, сырыми и варёными. Нет, почему же, ест и мясо, и рыбу, но только отварную, без соли и жира, и кусочки малю-ю-юсенькие. И так всю жизнь! Нет, пусть Юстинка дослушает. Самое главное — она ЛЮБИТ такую еду, любит! Ест всякую гадость для собственного удовольствия. Чего только в мире не бывает! Вот счастливая женщина!
Юстинке уже осточертели разговоры о еде, и, чтобы отделаться, она сказала первое, что пришло в голову:
— Но зато у неё наверняка нет накидки из голубой норки!
А у Марины целых две! И есть она будет пусть и меньше, но все равно вкусно! И Кароля убивать уже не надо. Так, может, она тоже счастлива, только не осознает этого? Ладно, раз жизнь такая сложная штука, так уж и быть — откажется от вафель в шоколаде, которые купила на чёрный день.
И Марина принялась грызть проклятую морковку, а вафельки сгрызли Юстина с Хеленой.
* * *
И все же наступила минута, о которой Юстина не могла подумать без ужаса, из-за которой не спалось по ночам. Сдан последний экзамен, и Конрад везёт её в Вилановский парк. У Юстины сжимается сердце от дурных предчувствий.
Экзамены она сдала блестяще. В доме царило просто небесное спокойствие и благодать. Дядя никому ничего плохого не делал, тётка послушно, хоть и с лицом мученицы, готовила брокколи и спаржу, а на десерт — фруктовые желе без взбитых сливок. За последние дни она похудела на полкило и, сидя по вечерам перед телевизором, грызла вместо ужина сырую морковку, заливаясь слезами. И голода почему-то не чувствовала — то ли морковка притупляла, то ли слезы.
Но Юстина чувствовала — что-то должно было разрушить эту тишь да гладь. Скорее всего, зловещая тайна Конрада. Ведь невозможно, чтобы и в её личной жизни воцарилась вдруг сплошная идиллия. Первый раз она влюбилась в парня, которому нравится, и тут же возникла страшная препона на пути к счастью.
— Если хочешь знать, так я из-за тебя взялся наблюдать за твоим дядей, — сказал Конрад, когда они уже сидели за столиком кафе. — Точнее, выдержал такую работу из-за тебя.
— При чем тут я? — удивилась Юстина.
— Очень даже при чем! Я уже собирался отказаться от этого задания, но тут увидел, как ты входишь в дом моего объекта. А я ещё раньше случайно увидел тебя, ну… и ты мне понравилась. Вот я и не отказался.
— А где ты меня видел раньше?
— В автобусе. И решил — все! Вот она, девушка, которая…
— Нет! — в полном отчаянии крикнула Юстинка. — Ты не можешь…
— Чего я не могу?
— Понимаешь, есть одна вещь…
— Я помню, — спокойно отозвался Конрад. — Ты собиралась спросить меня о чем-то. Мне самому интересно. Выкладывай!
— Не могу, — жалобно проговорила Юстина. — Чувствую себя последней свиньёй. Если бы ты хоть какое преступление совершил, а так…
— Могу разбить стекло. Хоть сейчас. Хочешь?
— Это не преступление, всего лишь нарушение правил поведения в общественных местах. Боже, уж лучше бы в письменной форме…
Тут Конрад не на шутку встревожился. Что же так угнетает девушку? Почему она, обычно решительная, тут никак не соберётся с силами?
— Ну, была не была. Ты что-то скрываешь от меня?
Вот уж этого Конрад не ожидал. Со времени знакомства с Юстиной он привык всем с ней делиться, даже служебные тайны постепенно выдал. Скрывать было решительно нечего.
— Богом клянусь, ничего не скрываю! Да в чем дело?
— И у тебя нет никаких… неприятностей?
— Единственная моя неприятность — это то, что тебя что-то гнетёт. Все остальное мне до лампочки.
— Нет, я имею в виду… нет ли у тебя неприятностей со здоровьем?
— Ну, даёшь! Я что же, выгляжу… болезненно?
— Не выглядишь. То есть…
— До сих пор считал себя абсолютно здоровым. С чего ты вдруг?
— Сейчас здоров, а раньше?
— А раньше болел. — Сбитый с толку Конрад не знал, что и думать. — Два года назад гриппом болел. В детстве тоже, наверное, чем-то болел. А сейчас ко мне даже простуда не липнет.
— А ревматизма у тебя нет?
— Нет у меня ревматизма! Слушай, дорогая, что ты привязалась ко мне?
— Тогда почему же, — жалобно прошептала Юстинка, решив пройти до конца свой тернистый путь, — почему же тогда, в казино, ты…
— Что в казино?
— Ты так странно ходил, словно ноги у тебя в коленях связаны? И время от времени… извини… щупал себя… сзади…
До Конрада наконец дошло.
— Ох-х, холера… Так я и знал, портки меня погубят!
У Юстинки камень свалился с души, зато Конрад помрачнел. Не ожидал он от любимой девушки такого… такого рационализма. Однако решил выяснить все до конца.
— И что? Испугалась, что придётся возиться с паралитиком?
Юстинка отмахнулась:
— Не в том дело! Конечно, возиться с паралитиками радость та ещё, но не этого я боялась. Знаешь, больше всего не выношу, когда меня обманывают. И если ты уже с самого начала от меня что-то скрываешь — грош цена нашей любви. Всегда предпочту самую страшную правду самой прекрасной лжи. Учти, кстати! Правда, я долго сомневалась — имею ли право требовать от тебя полной откровенности, а вдруг это что-то компрометирующее, какой-нибудь геморрой…
