Маша подхватила стопку тарелок и торопливо пошла к дому. Она уже жалела, что стала прислушиваться к их разговору. На глазах закипали слезы обиды. Маша больно закусила губку, чтобы прогнать их, упрятать подальше. Эх, мама, мама! И чего тебе не хватает? Воистину, какой бы ни был зять, хоть золотой, а все теще не в масть.
Через минуту она появилась в дверях с большим подносом, уставленным бутылками и бокалами. Вадим, завидев ее еще издали, вскочил и бросился навстречу.
— Почему меня не позвала? — спросил он, отбирая поднос. — Тебе совсем ни к чему такие тяжести носить.
Маша благодарно улыбнулась ему и, приподнявшись на цыпочки, незаметно чмокнула прямо в теплую ямочку на подбородке. Под его любящим взглядом злые, несправедливые слова матери, занозой впившиеся в сердце, съежились и растаяли без следа.
Вадим поставил поднос на столик и придвинул Машино кресло поближе к своему.
— Посиди с нами, хозяюшка, разбавь мужскую компанию, — попросил Сидоркин, попыхивая сигаретой. — А то все порхаешь да порхаешь.
— Что вам налить? — Маша опустилась в кресло и тут же почувствовала, как рука Вадима скользнула ей на талию.
— Мне хватит, — сказал Сидоркин, косясь на запотевшую бутылку водки. — Я за рулем.
— Не смущайтесь, Федор Иванович, — отозвался Вадим. — Я вас отвезу.
— И то дело, — с облегчением выдохнул Сидоркин. — Грех еще разок не выпить за здоровье тезки.
— А мне, Машенька, минеральной. Сердце, — пояснил Петр Алексеевич.
— Беспокоит? — спросила Маша, разливая напитки.
— Да не то чтобы… Забыл почти, но расслабляться рано.
— За Федора-младшего, — торжественно провозгласил Сидоркин. — Ишь как время-то летит. Год уже парню. Богатырь!
Он ловко опрокинул стопку и кинул следом щепоть орешков.
— Хорошо ты тут все устроил, Вадим Петрович, — сказал он, широким жестом охватив дом, цветник, аккуратно подстриженную лужайку. — Вкусно, прямо жить да жить! Только бассейн этот ваш надо оградой обнести, а то Федька, не дай Бог, сковырнется.
— Я уже заказал, — ответил Вадим, потягивая тоник через соломинку. — На той неделе должны поставить. Пончик уже бегает везде, не уследить.
— Пончик! — хохотнул Сидоркин. — Смешное прозвище.
— Маша придумала.
— Ему подходит.
— Как ты тут справляешься, девочка? — спросил Петр Иванович.
— Справляюсь. Готовить кое-как научилась.
— Ничего себе кое-как! — воскликнул Вадим.
— Да ладно тебе, льстец, — смущенно отмахнулась Маша. — Раз в неделю девочки приходят, помогают убирать. Степанов брат за садом смотрит. Ничего.
— Я ей предлагал нанять кого-нибудь всерьез, — вставил Вадим. — Отказывается наотрез.
— Да не привыкла я. Как-то неловко все время.
— Вот это правильно! — бухнул Сидоркин, топорща усы.
— Почему же правильно? — прищурился на него Вадим.
— Потому что ты получаешься как бы эксплуататор, — ответил Сидоркин, опрокинув еще одну рюмку.
— Эксплуататором я был бы, если бы не платил, а я плачу, и щедро. Любое дело, если оно соразмерно оплачено, не эксплуатация, а труд.
— Все равно, — решительно возразил Сидоркин. — Они работают, а ты сидишь, как фон-барон какой-то.
Тут Маша так звонко и заразительно рассмеялась, что все невольно улыбнулись.
— Это он сидит? — проговорила она, пересиливая смех и вытирая слезы. — Да он дома почти не бывает, все время на работе.
— Но народ-то этого не видит! — В полемическом запале лицо Сидоркина раскраснелось и пошло пятнами. — А что он видит? Видит нового барина, на которого надо горбатиться!
— Я ведь никого не заставляю, — спокойно возразил Вадим. — Все происходит на сугубо добровольной основе. И потом, кому было бы лучше, если бы я эту усадьбу не купил? Вы же знаете, что здесь творилось. Разруха и запустение. Так бы все и развалилось. Сами же только что сказали, что хорошо здесь стало. Или как это? — Он защелкал пальцами, припоминая. — Вкусно. Вот-вот, вкусно. Ваши слова?
— Ну, мои, — нехотя признал Сидоркин. — Все равно, это — частная собственность. А людям обидно.
— Я их могу понять. И посочувствовать. Но помочь, извините, ничем не могу. Есть деньги, покупаю дом, нет денег, не покупаю. Все просто. Я их ни у кого не отнял и не украл. Я их заработал и пользуюсь этим. Согласитесь, глупо было бы зарабатывать деньги для того лишь, чтобы складывать их в наволочку.
Маша украдкой вложила руку в ладонь Вадима. Он крепко сжал ее пальцы. Она искоса посмотрела на его четко очерченный профиль, на решительно выдающийся вперед подбородок. У виска, прямо под шрамом, часто-часто билась голубоватая жилочка. Ей вдруг до боли захотелось прижаться губами к этой жилочке, утешить ее, успокоить. Милый мой, смелый, любимый, единственный человек! Как трудно приходится тебе иногда.
— А он прав, Федор Иваныч. — Старый учитель пошевелился в кресле, закинул ногу на ногу и обхватил длинными костлявыми пальцами острую коленку. — У него деньги работают, в том числе и на нас с тобой, как ты выражаешься, на народ. — Он принялся загибать пальцы. — В Апрелеве школу отстроил — раз! Учителям надбавку к зарплате выдает — два! На молочную ферму денег подкинул — три! И твое отделение не обидел. Какую машину пригнал, да еще с рацией!
— «Форд», — машинально сказал Сидоркин. — А я разве не благодарен? От всего отделения благодарен.
— И вообще давно пора уяснить, что чем больше богатых людей, тем страна богаче, — продолжал Петр Алексеевич.
— При нормальных, конечно, законах, — вставил Вадим.
— Естественно, но придем же мы к этому когда-нибудь. Постепенно, но придем.
— Ну вот, — улыбнулась Маша. — Кажется, все выяснили. Давайте лучше купаться.
Маша включила настольную лампу. Мягкий оранжевый свет разлился по комнате, осветил усталое лицо Вадима, его большие руки, раскинутые по спинке дивана. Он уже развез гостей. Пончик сладко посапывал у себя наверху.
— Наконец-то мы одни. — Он протянул к ней руки. — Иди ко мне, Машка. Я до ужаса соскучился.
Маша скользнула к нему на колени, взъерошила волосы, легко провела пальчиком по шраму на виске, заглянула в глаза.
— Господи, как ты устал, — сказала она, пряча голову у него на груди. — У нас хоть в этом году отпуск-то будет?
— Не уверен. Может быть, осенью, а может, и нет.
— Барин? — насмешливо спросила она.
— Барин. Тот еще барин.
Он прижал ее к себе. Маша закрыла глаза, прислушиваясь к его дыханию. Это несправедливо, подумала она. Мы так нужны друг другу и так мало бываем вместе.
— Я скучаю без тебя.
