Книга Соловей - Кристин Ханна

Изабель очнулась. Она была привязана к деревянному стулу за запястья и лодыжки. Врезавшиеся глубоко в плоть веревки затянуты так, что не шевельнуться. Пальцы онемели. Под потолком висела одинокая лампочка. Пахло мочой и плесенью, по стенам сочилась вода.

В темноте, куда не попадал свет от лампы, вспыхнула спичка. Она услышала шорох, почувствовала запах серы и попыталась поднять голову. Движение вызвало такую боль, что она невольно застонала.

– Gut, – сказал кто-то. – Ей больно.

Гестапо.

Он выступил из темноты, подвинул стул и сел лицом к ней.

– Будет больно, – равнодушно сказал он. – Или нет. Выбирать тебе.

– Тогда давайте без боли.

Он ударил ее. Сильно. Рот залило кровью. Отвратительный металлический вкус. С подбородка закапало.

Два дня, подумала она. Всего два дня.

Ей нужно продержаться сорок восемь часов, не назвав ни одного имени. За это время отец, и Гаэтон, и Анри и Дидье, и Поль, и Анук успеют скрыться. Они скоро узнают, что ее арестовали, если уже не узнали. Эдуардо передаст новости и спрячется. Такой у них был план.

– Имя? – спросил он, доставая из нагрудного кармана блокнот и карандаш.

Она чувствовала, как кровь капает с подбородка на колени.

– Жюльет Жервэ. Вы же знаете. У вас есть мои документы.

– У нас есть документы на имя Жюльет Жервэ, это правда.

– Тогда зачем спрашивать?

– Кто ты на самом деле?

– Жюльет Жервэ.

– Место рождения? – лениво спросил он, разглядывая свои ухоженные ногти.

– Ницца.

– Что делала в Уррюнь?

– Я была в Уррюнь? – переспросила она.

Он выпрямился и с интересом посмотрел на нее:

– Возраст?

– Двадцать два или около того. Как-то не до дней рожденья теперь.

– Выглядишь моложе.

– Зато чувствую себя старше.

Он медленно поднялся:

– Ты работаешь на Соловья. Мне нужно его имя. Кто он?

Итак, они не знают, кто она.

– Я в птицах не разбираюсь.

Удар пришел словно из ниоткуда, неожиданный и оглушающий. Голова мотнулась в сторону, с треском врезавшись в спинку стула.

– Расскажи мне о Соловье.

– Я же сказала…

В этот раз он ударил ее по лицу железной линейкой, распоров щеку. Она почувствовала, как кровь заливает лицо. Он улыбнулся и повторил:

– Соловей.

Она попыталась сплюнуть кровь, но только испачкалась. Тряхнула головой, чтобы видеть получше, и сразу же об этом пожалела.

Он ритмично постукивал окровавленной линейкой по ладони.

– Я ротмистр Шмидт, комендант гестапо в Амбуазе. А ты кто?

Он убьет меня, подумала Изабель. Она забилась, пытаясь вырваться, освободить руки.

– Жюльет, – прошептала она, отчаянно надеясь, что на этот раз он ей поверит.

Два дня она не выдержит.

Ее об этом предупреждали. А ей все казалось приключением. И ее, и всех, кого она любит, убьют.

– Мы задержали почти всех твоих сообщников. Нет смысла умирать, чтобы защитить покойников.

Неужели это правда?

Нет. Если бы это было правдой, она тоже была бы мертва.

– Жюльет Жервэ, – повторила она.

Он ударил ее линейкой, наотмашь, с такой силой, что стул перевернулся и упал. Затылком она стукнулась о каменный пол. Он с размаху ударил ее сапогом в живот. Такой боли она раньше даже представить не могла. Его голос доносился словно издалека.

– А теперь, мадемуазель, скажите мне, кто такой Соловей.

Она не могла бы ответить, даже если бы захотела.

Он снова ударил ее, вложив в удар всю силу.

Сознание вернулось, а вместе с ним вернулась боль.

Болело все. Голова, лицо, тело. Пришлось напрячь все силы, чтобы поднять голову. По-прежнему связана.

Где я?

Со всех сторон темнота. Не обычная темнота закрытой комнаты. Непроницаемый, чернильный мрак, сжимающийся вокруг нее. Стена была совсем рядом, в считанных дюймах от ее лица. Она попробовала выставить вперед ногу, веревки впились в тело, боль вспыхнула с новой силой.

Она в ящике.

И ей холодно. Она чувствовала, как дыхание вырывается паром изо рта. Волоски в ноздрях замерзли. Она дрожала всем телом и ничего не могла с этим поделать.

Изабель закричала от ужаса, но в ответ – ничего.

Холодно.

Дрожа всем телом, Изабель тихо скулила. Пар от дыхания замерзал едва ли не на губах. Ресницы смерзлись.

Думай, Изабель. Не сдавайся.

Она пошевелилась, преодолевая боль.

Привязана к стулу.

Голая.

Она закрыла глаза, с отвращением осознав, что он раздевал ее, касался ее, пока она была без сознания.

В зловонной темноте слышен какой-то звук. Сначала показалось, что это кровь стучит в ушах или отчаянно колотится сердце, разгоняя застывающую кровь, но нет.

Как будто мотор урчит, совсем близко. Знакомый звук… что это такое?

Изабель дрожала, пытаясь шевелить пальцами рук и ног, чтобы хоть как-то согреться и справиться с паникой. Сначала ноги и руки болели, потом их просто слегка покалывало, а теперь… ничего. Двигать она могла только головой. Да и та все время стукалась обо что-то твердое. Она сидит голая, привязанная к стулу в…

Холодно. Темно. Гудит. Очень тесно…

Холодильник.

Паника захлестнула ее с новой силой, она отчаянно заворочалась, пытаясь высвободиться, но только обессилела. Смирилась с поражением. Не пошевелиться. Разве что пальцами, которые все равно слишком замерзли и ничего не чувствуют.

Пожалуйста, только не так.

Она замерзнет до смерти. Или задохнется.

Слышно было только дыхание – оглушительно громкий звук со всех сторон. Изабель заплакала, но слезы замерзали, превращаясь в сосульки на щеках.

Она вспоминала всех, кого любила, – Вианну, Софи, Гаэтона, отца. Почему она так редко говорила, что любит их? А теперь она умрет и не успеет ничего сказать Вианне.