Майя наблюдала, как Ральф рассматривает ее сына, наверняка пытаясь определить, что малыш унаследовал от нее, а что – от неизвестного арабского соперника, который овладел его женой и посеял в ее лоно свое семя, в то время как их с Майей брак оставался бесплодным. Какой мужчина перенесет подобный позор?
Рука Ральфа мягко потянулась к спящему малышу, задержалась над еле заметно поднимающимся и опускающимся животиком под синим шерстяным одеяльцем. Ральф как будто хотел почувствовать тепло маленького тельца. Мускулы Майи вдруг помимо ее воли напряглись, она приготовилась в любое мгновение оттолкнуть мужа от колыбели, если тот сделает хоть одно неверное движение, угрожающее ее ребенку. Подбородок Ральфа выдвинулся вперед, поднялся и задрожал, уголки губ опустились, глаза наполнились слезами.
– Боже, как бы я хотел, чтобы он был моим! – вырвалось у него со всхлипом. Он убрал руку, сцепил пальцы. Майя положила ладонь ему на плечо, почувствовала, как вздрогнул он от волнения, и обняла его, пытаясь передать хоть немного от той любви, что она испытывала к ребенку.
– Что же с нами стало, Майя? – услышала она шепот Ральфа. – Как мы могли так далеко зайти?
– Что случилось, того не вернуть назад, – прошептала она с внезапно нахлынувшей симпатией, симпатией скорее сестры или матери, чем жены. Но это значило, что потеряны еще не все чувства.
Он оторвался от нее, не отпуская, и заглянул в колыбель, опустив слипшиеся от слез ресницы. Малыш зевнул, но не проснулся, а только перевернулся на бочок.
– Как его зовут?
– Джонатан. Но мы зовем его Джона.
«А я называю его Тарик…»
Губы Ральфа дрогнули.
– Красивое имя. Я никогда не забуду, что он не мой сын. Но возможно, смогу к этому привыкнуть и даже полюблю его. Он так на тебя похож! – Ральф скользнул взглядом по ее лицу. – Я хотел бы не знать тебя до этого дня. И возможно, до конца я тебя так никогда и не узнаю. Но одно могу сказать точно: ты волнуешь меня, как никогда не волновала и не будет волновать ни одна женщина. Поэтому мне так тяжело быть рядом с тобой, но еще тяжелее – отпустить тебя навсегда. Мне хотелось бы, чтобы однажды ты снова надела мое кольцо. И почувствовала, что ты – моя.
– Но я… – горячо начала Майя, однако Ральф покачал головой, останавливая ее.
– Нет, Майя, не сейчас. Нам понадобится время. И оно у нас есть. Через пять дней мой корабль отправляется в Индию, и, когда я снова окажусь среди моих разведчиков, у меня будет достаточно времени, чтобы еще раз все как следует обдумать. Я хочу только попросить тебя сделать то же самое. Ну не может все кончиться просто вот так!
Майя прижалась к нему.
– Береги себя.
– Конечно. Ради тебя и… – он мягко кивнул в сторону Джоны, тихонечко засопевшего во сне, – малыша. Ему все же нужен отец. Пусть даже, – он горько улыбнулся, – такой далекий от совершенства, как я.
Ральф поцеловал Майю в щеку и взял за руки, прежде чем отпустить ее.
– Я пойду, а ты, пожалуйста, оставайся здесь. Хочу сохранить в памяти эту картину – ты у колыбели.
И он ушел.
Майя склонилась над сыном и осторожно погладила его локоток. «Боже, прошу тебя, оставь мне хотя бы этого человека, раз забрал Рашида! Вина за вину, его ошибки – за мои, мы все возместили друг другу сполна. Пожалуйста, помоги вырастить из симпатии нечто большее – чтобы хватило на брак. Прошу тебя, Господи, хотя бы это! Большего нам с Джоной не надо. Пожалуйста…»
Но иногда Господь бывает глух к нашим мольбам, потому что готовит нечто иное.
9
Ральф Гарретт не был в корпусе разведчиков Люмсдена три года, и за это время кое-что изменилось. Управление переехало из Пешавара в Мардан, почти на четыреста миль на северо-восток. Это был серый край. Серый, как скупые холмы, как скалы, булыжники и пыль, что была здесь повсюду. Серый, как листва и ветви высоких тамарисков. Робкая зелень пыльных листьев акации вносила лишь небольшое разнообразие. Влажный воздух только усиливал жару. Лишь в октябре становилось немного прохладнее, в декабре и январе резко холодало, бывали даже снегопады, пока тяжелые грозы и град не предвещали наступление более мягких температур. Это был край леопардов и шакалов, по камням отвесных горных склонов карабкались дикие козы и гибкие обезьяны. При большой удаче на прогулке можно было подстрелить фазана.
Но главное, дни походной жизни остались позади. На окраине старого города Хоти-Мардан на реке Калпани была построена крепость в форме огромной пятиконечной звезды. На четырех концах – бунгало офицеров, на пятом – склад и учебный плац. Молодые самшиты и другие саженцы должны были в ближайшие годы и десятилетия придать крепости приятный вид, напоминая о садах далекой Англии. В круге по центру стояли простые жилища солдат. Больше сотни человек – патанцы, пенджабцы, сикхи. Как и везде в армии Британской короны, в офицерский состав входили исключительно британцы, а роты простых солдат и низшие ранги почти полностью состояли из местных жителей, их называли сипаями. Например, гуркхи, британские колониальные войска, набирались из воинственных племен с Гималаев, мусульман и индусов со всего континента. Надежная система, несмотря на различия в религиях и культурах. Над крепостью гордо развевался флаг Юнион Джек – заметный издалека яркий символ британского могущества на границе дикой страны, где вооруженные стычки и кровопролитие средь бела дня были делом обычным.
Но лейтенант Ральф Гарретт был здесь счастлив. Это было его место, его мир, где проведенная на карте граница Британской Индии служила и границей между добром и злом. Враждебным было все, что приходило с той стороны. Здесь же в основном говорили на английском, языке колонизаторов и военных, и еще на хиндустани, урду и двух-трех местных диалектах. Ральф быстро снова привык к полковой жизни, приспособился к распорядку дня: ранним смотрам, упражнениям, верховой езде и стрельбе. Он ничего не забыл и после шести месяцев службы снова достиг пика физической формы. Аден остался позади: Ральф уплатил все долги, отбыл там положенное время и с облегчением предал забвению арабский город. Остались лишь угрызения совести за несправедливую похвалу и мнимый геройский подвиг – и тоска по Майе, которая возрастала по мере того, как длилась разлука.
Послеполуденное солнце освещало каменные стены и сверкало на раскаленной стальной крыше. В часы этой жуткой жары жизнь в крепости замирала. Все, у кого были неотложные дела, старались укрыться в тени или, как Ральф, в одном из бунгало, двери и окна которого были раскрыты настежь в тщетной надежде на легкий сквозняк. Лейтенант повесил мундир цвета хаки на стул, в очередной раз с гордостью провел рукой по жесткой материи, красным галунам и сияющим коронам на воротнике, засучил рукава, сел за стол в передней и взялся за перо и бумагу. За последние полгода Оксфорд и Мардан обменялись несколькими письмами. Джона прекрасно развивался и делал первые шаги, Ангелина прекрасно устроилась в Лондоне и ждала ребенка, своего первенца.
