— Проклятые вампиры, — пробормотал он сквозь зубы, стиснутые так сильно, что у него заломило виски. До знакомства с Фицроем Вики сознавала, что закон — одна из немногочисленных концепций, удерживающих мир от полного хаоса. Насколько это было в ее силах, она уничтожила нескольких двуногих тараканов на городских помойках, но никогда не убивала собственными руками. Фицрой изменил ее взгляды еще до того, как обратил ее.
Вики была жива, но кем она стала? И почему это его совершенно не беспокоит?
Селуччи не хотелось отвечать ни на один из этих вопросов. Экран телевизора продолжал молча мерцать в углу, а он открыл бутылку шотландского виски и приложил методические усилия к тому, чтобы погрузиться в небытие.
* * *
Время текло только потому, что ничто ему не препятствовало.
* * *
Она немного постояла перед домом, наблюдая, как колышутся тени за шторами. Почувствовала стеснение в груди, и если бы не знала себя достаточно хорошо, решила бы, что испугалась.
— Да это просто смешно.
Отерла руки о джинсы — этот жест был продиктован не необходимостью, а привычкой, — и направилась к подъезду. Лучше сразу — как головой в воду.
Стук в дверь оказался громче, чем она того хотела — она все еще не научилась управлять своей силой, — и этот звук эхом прокатился по тихой улочке. Она услышала, как он приближается к двери, сосчитала удары сердца, пока он поворачивал дверную ручку, и постаралась не отпрянуть назад перед внезапно вспыхнувшим ярким светом.
— Вики...
Она почувствовала себя так, словно вечность канула с тех пор, как произносилось ее имя. Прилагая титанические усилия, она постаралась, чтобы голос ее звучал обыденно — и это у нее получилось. Более или менее.
— Похоже, ты не слишком сильно удивлен.
— Я слышал, что вчера ночью произошло с Гоуэном и Моллардом.
— Не более, чем они того заслужили. Не более, чем я должна была воздать им по заслугам.
— В газетах сообщили, что они оба будут жить. Ночную тьму осветила ее улыбка.
— Именно так и было рассчитано. Я хотела, чтобы они жили с этим. — Она снова потерла ладони о джинсы, на сей раз потому, что избавилась от старых долгов. — Мне можно войти?
Селуччи отступил от двери. Она похудела, побледнела и изменила стрижку. Ему понадобилось еще несколько мгновений, чтобы осознать наиболее заметную перемену в ее внешности.
— А твои очки?
— Они мне больше не нужны. — Зато улыбка осталась точно такой же, какую он помнил. — Ты не представляешь, как это здорово!
Закрывая за ней дверь, он чувствовал себя как безногий, обнаруживший, что ноги отросли снова. Дыхание перехватывало в горле, и только спустя пару секунд он смог определить, что странное чувство утраты, которое он ощущает, объясняется отсутствием боли. Словно какая-то деталь, извлеченная из его жизни, со щелчком вернулась на место, и его существование снова скользнуло на прежнюю колею.
— После той ночи в лаборатории я и думать забыла о том, что страдаю этой чертовой прогрессирующей дегенерацией сетчатки, — продолжала она, проходя на кухню. — Ты можешь себе представить вампира, не обладающего ночным зрением? Кусающего по Брайлю[10]... Смешно, правда?
— Ты стала болтлива, — коротко отметил он, когда она повернулась к нему лицом.
— Я знаю. Извини.
Они внимательно смотрели друг на друга, в молчании этом обсуждая вопросы, которые необходимо было решить.
— Генри приносит свои извинения, — произнесла наконец Вики. — Он так и не решился сказать тебе, что вампиры не могут оставаться вместе после того, как завершается обращение.
— Прошло четырнадцать месяцев.
Она развела руками.
— Прости. У меня был медленный старт.
Селуччи нахмурился.
— Не уверен, что понял. Ты что, не сможешь никогда увидеться с ним?
— Он говорит, я сама не захочу этого. Что мы не захотим.
— Подонок, он мог бы мне об этом сказать. — Он запустил руку в волосы. «Генри также хотел, чтобы я передал вам, что год — всего лишь маленький ломтик вечности». Глубоко вздохнув, он стал раздумывать, как бы сам поступил, если бы они поменялись ролями. — Ладно, проехали. Генри мне ничего не должен. К тому же этот сукин сын уже извинился.
Вики поглядела на него с сомнением.
— Вот как? Прекрасно. Я не очень-то верю в его трагическую болтовню про раздельное проживание, даже если мы и не сможем поделить территорию. — Сказано было смело, но она не была так уж уверена, что слова эти на самом деле что-то значат, что ее новая природа позволит ей соблюдать обязательства, не скрепленные кровью.
— Я не собираюсь отказываться от тебя без борьбы.
Генри отвернулся от зарева над городом и покачал головой.
— Ты будешь бороться сама с собой, Вики. Бороться за то, чем ты являешься. Чем мы являемся.
— Ну и что же? — Ее подбородок упрямо вздернулся. — Я не сдамся, Генри, ни за что на свете.
— У него есть мобильный телефон, и он только что, представляешь, приобрел факс. Думаю, теперь будет куда легче поддерживать с ним связь.
— Это меня успокаивает. — Селуччи оперся бедром о кухонный столик и скрестил на груди руки. — Ты никогда не звонила мне.
— У меня не было такой возможности, вплоть до недавнего времени, сначала все складывалось довольно хаотически. А затем... — Вики потерла пальцем край кухонного стола, довольная, что утратила возможность краснеть. — А затем я просто испугалась.
Он никогда прежде не слышал, чтобы она призналась, что чего-то боится.
— Испугалась чего?
Она взглянула на него, и он обнаружил ответ в отчаянном вопросе, светившемся в ее глазах.
— Вики... — В ее имени теперь прозвучал мягкий упрек. «Неужели ты мне не доверяешь?»
— Видишь ли, я теперь совершенно другая, и... Над чем ты смеешься?
Сколько времени утекло с тех пор, как он мог рассмеяться? Чуть больше года, как он полагал.
— Если это — все, что тебя беспокоит, Вики, то должен тебе сказать, ты всегда была совершенно другая.
Отчаяние испарилось, сменившись надеждой.
— Значит, ты не возражаешь?
— Я бы солгал, если бы ответил, что мне не привыкать к этому, но нет, я не возражаю. — Возражать? Не много нашлось бы такого, с чем бы он не смирился, если бы она при этом снова была с ним рядом.
— У нас с тобой все не может быть как прежде.
