Слабо затянутые узлы. Преподобный, которого я так плохо привязал к стулу.
Когда я подошел к концу, шеф откинулся назад. Пощекотал мягким концом пера нижнюю губу. Немного подумал.
– Вы уверены, что доктор Палсгрейв ничего не знал о том, как мадам Марш ускоряла смерть детей?
– Могу поставить свою жизнь. Это осквернение всего, что для него свято.
– Тогда, честно говоря, я не вижу необходимости выдвигать обвинение. По сути, оно сводится к разграблению могил, но никаких могил не было.
– Именно так, – согласился я.
– Вы говорите, Томас Андерхилл во всем сознался, прежде чем повеситься?
– Да.
– И это всё, что у вас есть? История?
Я достал из кармана сюртука маленький дневник и положил его на стол.
– Это дневник Маркаса, жертвы из Святого Патрика. Преподобный оставил его у себя, один Бог знает, почему. Дневник был в его кабинете.
Потом я вытащил клочок бумаги. На нем неровным почерком было написано «Преподобный Томас Андерхилл».
– Более того, отец Шихи опознал его как единственного человека, который тем вечером принес с собой большой мешок, и единственного человека, ухода которого он не заметил. Когда Шихи обнаружил тело, мешка, в котором лежал одурманенный ребенок, в соборе уже не было. Это объясняет отсутствие следов взлома. Все сходится.
– Что заставило вас обратить внимание на преподобного? Принесенный на собрание мешок?
– Нет, наоборот. Я не знал о мешке, но я знал о собрании и отсутствии взлома.
К губам шефа Мэтселла почти подкралась улыбка.
– То есть вы… случайно догадались?
– Нет, – устало вздохнул я. – Я пользовался оберточной бумагой.
– Оберточной бумагой.
Я кивнул и уронил голову на кулак. Я не помнил, когда последний раз ел, края век горели от усталости.
– Итак, доктора трогать не следует, а преподобный недосягаем для нашего правосудия. Вы говорите, мы не можем изобличить в каких-либо преступлениях Шелковую Марш.
– Нет, если честно. Но за ней нужно тщательно следить. Рано или поздно мы ее поймаем, и она будет болтаться на виселице.
– Я с вами согласен. Однако, насколько я понимаю, вы устроили с ней очную ставку?
– Ценою в триста пятьдесят долларов.
Я не думал, что такое возможно, но Джордж Вашингтон Мэтселл едва заметно поперхнулся. Просто здорово. Приятно думать, что известие о принятой мной огромной взятке может пронять человека, которого не встревожит даже разъяренный бык.
– Вы сдадите эти деньги? – сухо спросил он.
– Если нужно, я могу передать пятьдесят долларов для Партии, но остальное предназначено одной из жертв.
– Ага. Я приму пятьдесят, безымянное пожертвование, а остальные вы передадите… какой жертве? Птичке Дейли, я так понимаю?
– Жертве, – твердо сказал я.
С минуту шеф это пережевывал. Принимал решение.
– Я хочу вам кое-что предложить, мистер Уайлд, – сказал он, вставая. – Предполагается, что «медных звезд» – если они не станут заносчивыми или продажными – будут ежегодно нанимать заново. Мне не нравится такая политика, и никогда не понравится. Она отрицает саму идею компетенции, а что касается предотвращения коррупции… Но вот что я предлагаю. До тех пор, пока я шеф полиции, вы будете «медной звездой». Мы поручим вам раскрывать преступления – понимаете, раскрывать, а не предотвращать их. Если вам нужно название, я его придумаю. Я хорошо обращаюсь со словами. И вам удалось меня удивить, превосходная работа.
На секунду меня охватил жар. Знаю, это неразумно. Я смог сохранить работу, но это не должно так сильно меня трогать. Может, просто неизведанное ощущение – хорошо справиться с чем-то совершенно новым.
– Спасибо, – сказал я.
– Тогда договорились.
– У меня есть одно условие.
Шеф отвернулся от окна, которое созерцал, седоватые брови раздраженно выгнулись. Очевидно, я перебрал.
– Я только хотел сказать, что вы должны оставить и Вала, – сказал я уже более смиренным тоном.
– Мистер Уайлд, когда-нибудь я вас пойму, – фыркнул шеф Мэтселл, усаживаясь в кресло и берясь за перо. – Судя по всему, вы гений с оберточной бумагой, а потом вдруг становитесь тупым, как бревно. Ваш брат – при условии, что он не скопытится и не станет избираться на государственную должность – однозначно будет капитаном «медных звезд» до самой смерти.
– Я признателен вам за то, что вы так считаете.
– Мистер Уайлд, – сказал шеф, – убирайтесь из моего кабинета. Вы выглядите так, будто сейчас хлопнетесь в обморок, и мне не хочется через вас перешагивать.
На выходе из этой огромной каменной крепости я столкнулся со странным человеком. Неуловимая крабья походка, толстые голландские ботинки, отсутствие подбородка, ворох растрепанных волос. Он бросился ко мне, едва мы заметили друг друга.
– Мистер Уайлд, я должен сообщить вам о свидетельствах, предоставленных мисс Мэдди Сэмпл. Мы наконец-то видим свет зари! – прошептал мистер Пист, пожимая мне руку своей высохшей клешней.
– Уже утро, – благодарно ответил я, а на небе уже вставала луна. – Добудьте мне немного хлеба и кофе, и я все вам расскажу.
И – да, в моей голове наступило утро. Все шло намного лучше, чем я ожидал. Но я стольким обязан мистеру Писту, что стану предателем, если не остановлюсь и не поделюсь с ним всей историей. Когда я закончил – над горячими оловянными кружками и огромной тарелкой говядины с тушеной капустой – заполнять пробелы перед своим сослуживцем, мои мысли омрачали только два вопроса.
«Что будет дальше?» – думал я. Не со мной. Со мной все ясно. Но есть две девушки, которых я не мог бросить в беде, одна намного моложе другой. И судьба обеих неопределенна. Жизнь каждой из них расстроилась, поправилась и вновь расстроилась.
И худшим предательством было то, что сейчас я даже не знал точно, жива ли хоть одна из них или нет.
Глава 27
Волну эмиграции, которая нахлынула на наши берега, невозможно обратить вспять. Мы должны принять бедных, невежественных и угнетенных людей из других стран, и лучше считать их преисполненными энергией надежды на лучшие времена и полезные труды, чем те, которые они могли отыскать у себя дома. Никто, полагаю я, всерьез не верит, что они прибыли с дурными намерениями.
Санитарное состояние трудящегося населения Нью-Йорка, январь 1845 года
Пока я шел домой, меня преследовала неуютная смесь дурацких предчувствий. Во-первых, меня раздражало отсутствие второго тела и невозможность прямо сейчас убедиться, что Мерси полностью оправилась, а во-вторых, мысль, что дома может никого не быть. Что Шелковая Марш нашептала указания дроздам и отправила их безымянным убийцам в Гарлем. Вороны каркали «убить Птичку Дейли», а потом лениво возвращались в город.
