Мисс Минерва выходит из дому только в церковь, и я с ней познакомилась всего несколько недель назад, когда она явилась на собрание попечительского совета, чтобы официально вручить в дар школе ценную библиотеку ее отца. Вид у нее вполне соответствует имени: худая, высокая, с длинным тонким лицом, длинным тонким носом и тонкими губами. Боюсь, из этих слов можно вывести, что она непривлекательна, но на самом деле мисс Минерва красива величественной аристократической красотой и всегда очень элегантно, хотя и старомодно, одета. Ребекка Дью говорит, что в молодости она была очень хороша собой, а ее большие черные глаза и сейчас полны огня. Она весьма словоохотлива и произнесла на совете пространную речь, которая явно доставила ей самой огромное удовольствие.
Со мной она разговаривала очень мило, и вчера я получила от нее записку с официальным приглашением на ужин. Когда я сказала про это Ребекке, она так широко раскрыла глаза, словно меня пригласили в Букингемский дворец.
— Это большая честь — получить приглашение в Томгаллон-хаус, — благоговейно произнесла она. — На моей памяти мисс Минерва еще не приглашала ни одного директора школы. Правда, все они были мужчины, так что это, может, было не совсем удобно. Ну что ж, мисс Ширли, надеюсь, она не заговорит вас до смерти. Все Томгаллоны были куда как речисты. И очень любили верховодить. Некоторые считают, что мисс Минерва живет затворницей лишь потому, что уже не может играть первую скрипку, а на вторую не согласна. А что вы наденете, мисс Ширли? Может, кремовое платье с черными бархатными бантиками? Оно такое шикарное.
— Боюсь, оно чересчур шикарно для тихого ужина вдвоем, — ответила я.
— Мисс Минерве понравилось бы, что вы красиво одеты. Все Томгаллоны любили нарядных гостей. Говорят, дед мисс Минервы однажды не пустил в дом приглашенную на бал гостью из-за того, что та пришла не в самом лучшем своем платье. Он сказал ей, что для Томгаллонов и самое лучшее ее платье не Бог весть как хорошо.
— И все-таки я надену зеленое платье из шифона. Придется призракам Томгаллонов этим удовлетвориться.
Должна тебе сделать признание, Джильберт. Ты, наверное, скажешь, что я опять вмешиваюсь в чужие дела. Но я обязана хотя бы попытаться как-то помочь Элизабет. В следующем году меня уже не будет в Саммерсайде, и мне просто невыносимо оставлять девочку во власти этих двух бесчеловечных старух, которые год от года делаются только хуже. Какое ее ждет будущее в этом унылом старом доме?
Так вот что я сделала: написала письмо ее отцу. Он живет в Париже, и я не знаю его домашнего адреса, но Ребекка Дью где-то слышала и запомнила название фирмы, филиал которой он возглавляет. И я рискнула написать ему на адрес фирмы. Стараясь выражаться подипломатичнее, но все же напрямик я сообщила ему, что он должен забрать Элизабет из этого дома. Написала, как она мечтает о нем, как надеется, что он к ней приедет, и еще, что миссис Кемпбелл с ней чересчур строга и у девочки совершенно безрадостная жизнь. Может быть, из этого ничего и не выйдет, но я до конца дней казнилабы себя за то, что не попыталась помочь Элизабет. И знаешь, что подвигло меня на такую мысль? Недавно Элизабет вполне серьезно сообщила мне, что она написала письмо Богу, в котором просит Его вернуть ей отца и сделать так, чтобы он ее полюбил. По пути домой из школы она остановилась посреди пустыря и прочитала письмо, глядя в небо. Я уже знала от мисс Праути, что Элизабет вытворяла что-то странное на пустыре. Старуха видела ее и рассказала нам, когда пришла шить платья для вдов. По ее словам, Элизабет, видно, совсем тронулась, если разговаривает с небом.
— Я решила, что Бог, возможно, обратит больше внимания на письмо, чем на молитву, — сказала мне Элизабет. — Я уже столько молилась. Но Он, наверное, получает слишком много молитв.
В тот же вечер я написала ее отцу.
Да, надо тебе еще рассказать про Мукомола. Недели две назад тетя Кэт сказала мне, что его, видимо, придется кому-то отдать, так как у нее больше нет сил выслушивать жалобы Ребекки Дью. И вот на прошлой неделе, придя вечером домой, я узнала, что его отдали миссис Элмондс, которая живет на другом конце Саммерсайда. Мне было жаль расстаться с Котярой — ведь мы с ним подружились. «Ну ладно, по крайней мере, Ребекка Дью будет счастлива», — подумала я.
Ребекки в тот день не было — она ушла навестить родственников. По ее возвращении вечером о коте не было сказано ни слова, но, когда она вышла на заднее крыльцо и принялась его звать, тетя Кэт спокойно сказала:
— Не надо звать Мукомола, Ребекка. Его здесь больше нет. Мы отдали его в другой дом. Теперь он не будет тебе докучать.
Если бы щеки-помидоры Ребекки Дью могли побледнеть, она стала бы белой как мел.
— Его здесь больше нет? Вы отдали его в другой дом? Как это? А разве это не его дом?
— Мы отдали его миссис Элмондс. После замужества дочери она очень страдает от одиночества и решила, что ей будет с ним веселее.
Ребекка Дью вошла в гостиную и закрыла за собой дверь. Вид у нее был грозный, а глаза буквально метали молнии.
— Так! — рыкнула она. — Больше я терпеть не намерена. Я доработаю у вас до конца месяца, миссис Макомбер, и увольняюсь. А если вам это удобно, могу уйти и раньше.
— Но, Ребекка! — ошарашенно воскликнула тетя Кэт. — Я ничего не понимаю. Ты же терпеть не могла Мукомола. Только на прошлой неделе ты сказала…
— Ну-ну, сваливайте все на меня, — с горечью проговорила Ребекка. — Какое вам дело до моих привязанностей. Как я любила этого бедного котика! Я его кормила, я за ним ухаживала, вставала ночью, чтобы пустить его в дом. А теперь его увезли, не сказав мне ни словечка. И к кому — к Джейн Элмондс, которая сроду не купит бедной твари кусочка печенки! Мне тоже с ним было веселее!
— Но, Ребекка, мы считали…
— Конечно-конечно! Не давайте мне рта открыть, миссис Макомбер. Я вырастила его из котеночка, я заботилась о его здоровье и о его моральных устоях — и для чего? Чтобы Джейн Элмондс получила хорошо воспитанного кота. Вы думаете, она будет стоять на крыльце по вечерам, на ветру и на морозе, и звать кота домой, чтобы он не замерз на улице ночью? Я в этом сомневаюсь… очень сомневаюсь. Что ж, миссис Макомбер, надеюсь только, что вас не станет мучить совесть, когда на дворе будет десять градусов ниже нуля. А я в такую ночь не сомкну глаз — но кому до этого дело?
— Ребекка, если бы ты только…
— Миссис Макомбер, я не позволю, чтобы мной так помыкали. Это послужит мне уроком… Никогда в жизни я больше не позволю себе привязаться к животному. И если бы вы хотя бы сделали это открыто, а не за моей спиной, воспользовавшись моим отсутствием… Это просто низко! Да и то сказать, кто я такая, чтобы со мной считаться?
— Ребекка! — в отчаянии вскричала тетя Кэт. — Если хочешь, мы заберем Мукомола обратно.
— Что же вы так сразу не сказали? Только Джейн Элмондс вам его не отдаст: она уж во что вцепится, ни за что не выпустит.
— Выпустит, — заверила тетя Кэт, которая, видимо, была готова на все, лишь бы умилостивить Ребекку. — Мы ее попросим. А тогда ты от нас не уйдешь?
