— Схватить этого человека! — ткнул он пальцем с Торквилла. — Я его знаю, он должен быть повешен. Всем известно, что он Дерини!
— Казнить его только за то, что он родился Дерини, ваша милость? — воскликнул Джаван, когда стражники поволокли несопротивляющегося пленника к архиепископу. — Но ведь теперь он больше не Дерини! Мастер Реван очистил его.
— Да, да, конечно, и исповедь и отпущение грехов также служат очищению, но он все равно поплатится за все, что совершил.
— Но что же такого совершил лорд Торквилл, кроме того, кем его угораздило родиться на свет? — возразил Джаван. — Разве вы не видите, что получили ответ на свои молитвы, ваша милость? Торквилл де ла Марч — не Дерини больше. Проверьте его, если сомневаетесь.
— Так я и сделаю, — процедил Хьюберт сквозь стиснутые зубы и подал знак Лиору достать отравленные иглы.
Но никакие испытания не помогли. Дважды Торквилла кололи мерашей, но он лишь ослаб от этого и едва не заснул. О прошлом своем, он похоже, почти ничего не помнил.
— Но ведь он же точно был Дерини, — не мог успокоиться Хьюберт, даже когда отец Лиор знаками дал ему понять, что все способы проверки исчерпаны. — Я знаю это наверняка! Именно поэтому его и убрали из королевского совета.
— И правильно сделали, — одобрил Джаван, которому с трудом далась такая ложь. — Но теперь у нас появился отличные способ избавляться от Дерини заодно спасая их души. А разве забота о душе не есть первейшая задача пастыря?
— Я не позволю, чтобы мне указывал на мой долг мальчишка, даже если он принц крови, — прошипел Хьюберт. — Вы забываетесь, Джаван.
— Прошу прощения, если оскорбил вашу милость, — отозвался тот с поклоном. — Но я знаю наверняка, что куда лучше спасать души, чем губить их. Вы же не станете спорить с этим, ваша милость!
— Хм-м, посмотрим, — отрезал Хьюберт. — Мы вернемся к этому позже.
— Разумеется, ваша милость. Но пока, мне кажется, стоит удовлетвориться тем, что мастер Реван явно никакой не Дерини, и успокоиться на этом — потому что если вы попытаетесь его схватить, то придется иметь дело с толпой. А я бы не поставил на наш успех, если мы тронем их пророка. Он обладает странной силой, ваша милость, я почувствовал это. Но это не сила Дерини.
Он надеялся, что Хьюберт не решится испытать Ревана мерашей, но тот был непреклонен.
— Я не собираюсь применять силу без необходимости, — заявил он, отправив двоих стражников привести к нему Ревана. — Если с ним все в порядке, он и сам не откажется получить доказательство в присутствии всех этих людей, что он не Дерини. А если тут все же какая-то колдовская хитрость, мы это быстро выясним.
Реван, однако, подошел совершенно добровольно, учтиво приветствовал архиепископа и даже поцеловал его перстень в знак почтительности, как истинный сын Церкви.
— Для меня большая честь, ваша милость, — произнес он негромко, — что вы почли своим присутствием наше сборище. Люди будут рады видеть, что сам архиепископ явился засвидетельствовать чудо, кое мне посчастливилось принести. А то, что совершил наш принц, завоевало их сердца.
Хьюберт хмыкнул, обезоруженный такими восхвалениями.
— Не буду утверждать, будто понимаю, что тут творится, но мы не оставим попыток разобраться, будь уверен в этом. И я не стану брать тебя сейчас под стражу. Твоим последователям это может не понравиться.
— Да, вполне может, ваша милость, хотя они отпустят меня, если я им так велю.
— Ясно, — Хьюберт поморщился. — Тогда я спрошу тебя напрямую. Ты Дерини?
— Конечно, нет, ваша милость, — Реван улыбнулся. — Когда я был моложе и глупее, я служил в доме у Дерини, но это все осталось далеко в прошлом. Желает ли добрый отец Лиор испытать правдивость моих слов? Насколько мне известно, благословенные Custodes Fidei весьма искусны в разоблачении скрытых Дерини?
Хьюберт хохотнул.
— Ты думаешь, если ты заговорил об этом первый, то я передумаю проверять тебя? Тогда ты ошибся. Отец Лиор!
Он щелкнул пальцами, и священник тут же подскочил на зов, с мерашей наготове. Улыбнувшись, Реван протянул руку и почти не дернулся, когда иглы вонзились ему в ладонь. Лиор, вытащив «колючку», подмешал в кровь, выступившую из ранки, еще немного яду, но Реван лишь еще ласковее заулыбался и покачал головой.
— Вы оказали мне честь, отче, нанеся рану, подобную по местоположению, хотя и не по глубине, той, от которой страдал наш Господь на кресте. Но, право, я недостоин такого благословения. Я не достоин даже завязывать ремешки Его сандалий. Ибо воистину, я лишь скромный посланец, несущий слово Божие тем, кто блуждает во тьме. — Он указал подбородком на плененного Торквилла. — Не обязательно самому быть порождением Мрака, чтобы чувствовать Мрак в других и стремиться изгнать его с помощью света.
Стало очевидным, что Реван не поддается действию мераши. Хьюберт раздраженно хлопнул по руке одного из стражников, державших Ревана.
— Ладно, отпустите его. Не знаю, кто он такой, но точно не Дерини. Может, он и впрямь послан Господом, чтобы избавить нас от этого проклятия. Не ведаю. Пусть нам подведут лошадей. Я устал от всего этого. А нас с его высочеством еще ждет одно незаконченное дело по возвращении в Валорет.
Глава XXVI Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье.[27]
Джаван так долго стоял на коленях, что уже не чуял под собой ног, однако сознавал, что не может ни встать, ни изменить позу. Вот уже почти час он пробыл здесь, в этой крохотной полутемной келье без окон, куда архиепископ обычно отправлял провинившихся монахов. Жесткая молитвенная скамеечка была установлена спиной к двери, и на поверхности ее не то что не было обычной подушечки, а наоборот, были вырезаны из дерева кресты, глубоко впечатывавшиеся в кожу. Прямо на уровне глаз на беленой стене было изображение распятого Иисуса на кресте, окровавленного, мучающегося в агонии — такой Христос не ведал жалости к несчастным, ожидавшим наказания.
Об этой келейке Джаван слышал и раньше, но вот видел ее впервые. Он еще решил, что ему здорово повезло, ведь Хьюберт вполне мог бы отправить его и в башенную темницу. Он ощущал присутствие архиепископа у себя за спиной, темное и угрожающее. Единственный факел, горевший у двери, отбрасывал свет на епископское кресло у стены напротив.
Он осветил также фигуру Хьюберта, когда тот поднялся и встал перед Джаваном, поигрывая хлыстом с узлами, именуемым «малым учителем».
— Вы бросили мне вызов прилюдно, Джаван. — Архиепископ впервые подал голос с того момента, как вошел в келью. Тон его был обманчиво мягким. — Я могу простить многое, ибо вы еще молоды, но только не публичное ослушание, особенно в той ситуации, когда вам могла грозить опасность.
Стараясь сдержать дрожь, ибо он не желал выказать слабость перед врагом, Джаван склонил голову с выражением раскаяния и покорности и скрестил руки на груди. Босые ноги отчаянно ныли от холода, особенно покалеченная ступня, и он побоялся, как бы не упасть, когда придется вставать. Даже просто ходить босиком, без особого сапожка, было целой проблемой.
