Книга Брошенное королевство - Феликс В. Крес

— Глорм, друг мой, — проговорил он не столь разборчиво, как обычно. — Я в последнее время настолько сыт тобой по горло, что мне даже не хочется тебе об этом говорить.

— Спи, — улыбнулся Глорм. — Все, я уже молчу, спи.

Но кот не послушался. Он сел и довольно долго ловил ушами разные звуки ночи, потом остановил друга, который подошел к столу и наклонился, чтобы погасить масляный светильник.

— Оставь, может пригодиться. Сейчас вернусь, — сказал он. — Твои дартанцы спят внизу?

Глорм кивнул.

— Тогда разбуди их, а прежде всего собери свое оружие. Что-то мне не нравится. Не знаю что, — предупредил он вопрос.

Кот ушел. Глорм взял куртку и пристегнул к поясу мечи, после чего сбежал по лестнице, пересек пустую комнату и заглянул в другую. Он громко произнес несколько слов по-дартански. Разбуженные воины начали собирать оружие.

— Будьте начеку, — велел он.

Снова поднявшись, он стал ждать.

Кот вернулся бегом, весь взъерошенный, несмотря на намочивший его шкуру дождь.

— Наши отряды где? Дома справа или слева?

Отряды покидали свои квартиры, отправляясь в походы, и возвращались. Рбит не помнил, какой отряд несет в эту ночь службу по охране Крагдоба.

— Восточные, — ответил Глорм, не вдаваясь в рассуждения, с какой точки зрения правые или левые; хоть раз ему удалось оказаться более конкретным, чем кот.

— Я приведу. Сражайся. По крайней мере полтора десятка, — бросил Рбит, направляясь к окну.

И выскочил в темноту.

Что бы ни происходило вокруг дома, оно явно представляло опасность; кот никогда не поднимал тревогу без причины. Глорм пришел к выводу, что у его друга наверняка быстрые лапы, но у него имелся еще более быстрый посланец — собственный голос. Не раздумывая, он набрал полную грудь воздуха и рявкнул:

— Авегес, Хаанет, ко мне!

Он мог бы перекричать гул пушечного выстрела, однако не ожидал, сколь ожесточенной окажется последовавшая сразу же за этим атака. Кем бы ни были затаившиеся во мраке враги, их не испугала внезапно поднятая тревога. Еще до того, как прозвучал могучий зов Крагдоба, внизу началось движение, хлопнула дверь, раздались крики, которые сопровождались топотом ног по прогнутым половицам, и сразу же после — лязг скрещенного оружия. Какие-то вооруженные люди ворвались в комнаты нижнего этажа, вступив в схватку с дартанцами. Там шла отчаянная рубка, над которой внезапно разнесся пронзительный дикий вопль. Кто бы ни кричал, или скорее выл, он хотел сообщить всему миру, кто убивает, умирает или вершит величайшее деяние в истории, о каком только слышали Тяжелые горы:

— Гва-а-а-рдия-а! Гром-бе-лард-ска-я-а!

Внизу кого-то убивали, опрокидывали мебель, колотили по стенам. Где-то дальше, вне дома, раздались новые вопли, многочисленные и грозные, на лестнице загрохотали шаги. Басергор-Крагдоб отскочил от двери — и получил в лопатку и плечо две тяжелые арбалетные стрелы, выпущенные через окно с точностью, на которую наверняка были способны элитные имперские арбалетчики. Еще две стрелы, не столь меткие, ударили в ставню, в то же мгновение грохнула дверь, почти сорванная с петель верзилой омерзительного вида, который нисколько не соответствовал серо-зеленому мундиру, полагавшемуся громбелардскому гвардейцу. На физиономии, которая вполне могла принадлежать безумцу, готовящемуся прыгнуть вниз головой с моста, щерилась залитая кровью, лишенная передних зубов улыбка.

— Гва-а-ар-дия-а! — проревел безумец с радостью, от которой у него едва не выскочили из орбит налитые кровью глаза. — Подсотник Ваахгерен!

Ждавший его в комнате светловолосый великан, которого двойной удар массивных стрел почти развернул кругом, не то упав, не то прыгнув вперед, обрушился на гвардейца и, схватив поперек, сдавил в объятиях так, что раздался треск ломающихся ребер. Однако у ворвавшегося следом за своим командиром солдата в глазах горел столь же безумный огонь. Взревев, он не раздумывая пронзил мечом спину своего подсотника и, навалившись на оружие всем весом, направил его клинок в живот великана. Отброшенный вместе с пробитым насквозь трупом, он вылетел из комнаты столь же быстро, как и вбежал, едва не опрокинув следующего, который, на этот раз явно смертельно испуганный, непрерывно ревел и размахивал вслепую топором. Перепрыгнув через товарища, он угодил лезвием в косяк открытой двери, вырвал топор и, подняв его обеими руками, начал медленно опрокидываться на спину, по мере того как под ним подгибались колени. Точно так же откидывалась назад голова, почти отрезанная от туловища вместе с шеей. Но кто-то подхватил топор, прежде чем тот выпал из мертвых рук, и мгновение спустя рослый светловолосый мужчина с мечом в руке попятился, споткнулся и оперся о стол. Тяжелое оружие, брошенное с дикой силой, не успев развернуться в воздухе, ударило его в грудь обухом, но от этого удара перехватило дыхание. Со стола свалился масляный светильник, и жадное пламя тут же охватило край заваленной шкурами постели.

Ворвавшийся через окно в комнату большой кот, словно стрела, ударил бегущего за топором гвардейца. Солдат взвыл, схватившись за лицо, но тут же почти машинально оттолкнул нападающего, отбросив его к самой стене. Сам он тоже упал бездыханным, так как в комнату один за другим ввалились еще трое, во всеобщем замешательстве почти силой насадив его на клинок в руке Крагдоба. С ревом, а может быть, с песней, гвардейцы столпились в комнате, которая казалась для них чересчур тесной. Чтобы увидеть подобное сборище, обычно хватало выбить затычку из бочонка хорошей водки. Но эти люди вовсе не напились перед своей последней битвой, они были всего лишь ревущей бандой обреченных, идущих на смерть, о какой никто не смел мечтать. Им поставили задачу, с которой не могла сравниться никакая другая, и если шанс остаться в живых составлял один к ста, то и это того стоило!

С ревом «гва-а-ар-дия-а!» трое опьяненных близкой смертью самоубийц метались по комнате, готовые рубить все вокруг, даже друг друга. Один набросился на полуживого опиравшегося о стол великана и обеими руками разрубил мечом плечо, но от толчка пытавшегося ему помочь товарища потерял равновесие, упал на противника и вонзил зубы в большую руку, которая ухватила его за лицо. Вытаращив глаза и глухо воя, солдат пытался отскочить назад и не мог, не понимая, что ему мешают собственные судорожно сжатые зубы. Отчаянным рывком он вцепился в лицо врагу, разодрал ему ноздри, верхнюю губу и почти оторвал ухо. Что-то тяжелое обрушилось ему на спину, он ощутил странный, почти безболезненный рывок по обеим сторонам шеи, и сразу же после прокушенная до кости рука оторвала ему нижнюю челюсть, разодрав мышцы в уголках рта. Среди брызжущих во все стороны фонтанов ярко-красной крови отвратительный монстр с трясущейся где-то возле кадыка нижней челюстью шатался по комнате, ударяясь о стены, словно не хватало света и сражение шло в темноте. Но на столе все еще покачивался большой масляный светильник, а маленький, незадолго до этого сброшенный оттуда, все смелее разливал пламя по большой шкуре.

В дрожащем, полном теней полумраке огромный кот снова ударился о стену, отброшенный к ней мощным пинком, оттолкнулся всеми лапами и получил в воздухе удар мечом, который почти пригвоздил его к широкой груди великана, сползавшего спиной по краю стола; тот же, совершенно того не сознавая, придержал его рукой. Где-то внизу все еще слышался грохот падающих тел, кто-то колотил в забаррикадированные двери; где-то за окном во весь голос вопил человек, которого не то резали, не то разрывали на части, может быть, арбалетчик, до этого пославший в освещенное окно свою меткую стрелу. В комнате окровавленный великан с прижатым к груди котом еще раз выставил перед собой короткий меч и бросил его, воткнутый в живот нападавшего, после чего прокушенной рукой схватил за горло второго — и больше не отпускал, поскольку не мог. Солдат пинал его ногами, царапал толстое, как собственная лодыжка, предплечье, наконец обмяк и сдох с раздавленной гортанью. Вокруг дома и в нижних комнатах все еще дрались, штурмовали, то усиливался, то ослабевал рев — но в большой комнате наверху звучали лишь тихие, будто жалобные вздохи дрожащего человека, свернувшегося в клубок у стены. Из-под его пальцев все еще ритмично выплескивалась кровь. Вцепившись онемевшей рукой в шею трупа, Басергор-Крагдоб пошатнулся и ударился спиной о стену, присев у самой двери. Он даже не почувствовал, что вонзившаяся в лопатку стрела прошла при этом навылет; наконечник вышел под ключицей. Великан все еще держал большого кота — и не мог выпустить, поскольку ему пришлось бы просто бросить на пол тяжелое бурое тело, пробитое мечом. Обнимая рукой покрытого шерстью брата, который за всю свою жизнь никогда не падал на землю беспомощным мешком, величайший воин Шерера не отводил взгляда от поднимающихся все выше языков пламени и прилагал сверхчеловеческие усилия, чтобы переместиться еще ближе к двери. Наконец он осел на бок и, ударив головой в открытую створку, заставил дверь закрыться. Разорванная зубами рука уже не сжимала вражеское горло, так что он ухватился за ногу лежавшего на полу трупа, придавленного другим, и подтянулся. Преодолев долгий как жизнь отрезок пути, он загородил вход телом, весившим столько же, сколько тела двух других людей. Только тогда он смог отдохнуть.