Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
— Какие вы еще дети, — покачав головой, с тоской сказала Дарина. — Хоть ты меня понимаешь? — спросила она Берислава. — Ты-то видел, как это бывает. Ваши, из солдатских детей, они знают, как пахнет кровь не только врага, но и собственная. И что такое боль потерь, они чувствовали.
Ему не хотелось ссориться с девушкой, но и отмолчаться он тоже теперь не мог.
— Я не считаю, что женщина хуже, — осторожно ответил он, — но мы живем не в раю. Роли давно поделены, и непросто так. Это не ум или сила — это ответственность. Женщина рожает и хранит домашний очаг. Мужчина обязан ее защищать и принимать решение, от которого зависит их общая судьба.
Судьба государства — наша судьба. Мы, вот мы все, те, на ком все держится. Что называется, дети образованного класса. На наших родителях стоит страна. Крестьянам в подавляющем большинстве плевать, кто сидит наверху, лишь бы их не трогали. Фабрикантам — лишь бы прибыли получать. Когда другие идут умирать, уклоняться — последнее дело. Просто жить и жрать в три горла, когда рядом страдают, не по мне. Я не так воспитан. Именно потому что наш род всю жизнь служил Руси. Хороша наша страна или нет, в такой момент мы должны не раздумывать, а действовать. Честь — это когда ты сознательно жертвуешь личным благом для общества и не можешь иначе. Мы обязаны вести за собой. Потому что если не мы, то кто же?
— Рэволюционэр, — одобрительно сказал Божен. — Завтра поведет пролетариат на штурм губернаторского дворца. Там давно зажрались, перестали стесняться воровства и взяток — и совсем мышей не ловят. Пять раз в день на молитву, как сунниты, и по хрену, что вокруг происходит.
— Мы девушки бывалые и много чего слышали, — ласково сказала Зарина, — но мог бы и думать, прежде чем говорить.
— Извини, — сказал Божен, — вырвалось. Постараюсь следить за речью. — И продолжил горячо и быстро: — Я не желаю отвечать за всех. Я просто собираюсь сделать то, что правильно для меня. А высокие материи… Пошли они все… — Он уже успел забыть про свое обещание. — Достаточно наслушался в школе. Давайте просто выпьем за возвращение домой. Я желаю пройтись по улице, обвешанный орденами, с большими звездами на погонах. Поймать Стрепетова, поставить его по стойке «смирно» и долго-долго воспитывать. За Победу! — поднимая крышку фляги с остатками водки, провозгласил он. — Не только на войне. За Победу всегда и везде!
Март 1932 г.
Я дернулся и сел в кресле, вертя головой. Сердце бешено билось. Сразу даже не сообразил, где нахожусь. Правду мне когда-то говорили: вылей на бумагу воспоминания — и они тебя перестанут терзать по ночам. Все боялся про войну писать, а тут как нашло. Вот и пришли со мной попрощаться. Странно, но вроде одобряли и смотрели слегка снисходительно. Вроде это они старше и мудрее стали, а не живые. А может, и так. Когда-нибудь встретимся, и выясню точно.
Я уже и лица забывать начал, а тут — как наяву. Божен погиб под Кенигсбергом в том же году зимой, Мишка пропал без вести в 1909 году, при отступлении. Долго еще надеялись, что в плен попал, но он так и не вернулся. И никто не нашелся, способный сказать, где он похоронен. Магомед под самый занавес выхаркал легкие, сожженные газовой атакой. Фариду ампутировали обе ноги выше колен, и он застрелился уже после войны, не желая просить милостыню. На пенсию в те времена могла прожить разве что мышь. Зарина погибла, вытаскивая из горящего санитарного поезда раненых. Дарина — от шальной пули, уже после войны. Я еще и потому домой возвращаться не люблю. Когда их родители дружески приветствуют, случайно встретив, а в голове у них: «Почему ты остался живой, а мой ребенок — нет?»
Да разве они одни? Мой старший брат, двое двоюродных. Тетка, скончавшаяся от тифа. Большая часть моих однокашников по медресе. Все старшие классы добровольцами пошли, не дожидаясь повестки. А кто и не хотел, побоялся выглядеть в глазах остальных сволочью и не посмел уклониться. Как я теперь своих родителей понимаю! В жизни бы не отпустил своего молокососа на войну. Может, был бы ему еще год жизни до призыва. Хорошо теперь рассуждать, а тогда как услышал про брательника, так и побежал на фронт. У остальных, кто уцелел, потом хоть диплом был об окончании медресе, а у меня одна справка, с которой после войны никуда принимать не хотели. «Поучись, пацан, в школе предварительно!» Ага. Это я-то, весь из себя герой и офицер, за одну парту с малолетками, не нюхавшими окопной вони?
А Радогор и вовсе с войны не вернулся. Он-то думает, что давно живет нормальной жизнью, а сам до сих пор все кого-то режет, никак успокоиться не может. Мне капитанские погоны уже по выходе в отставку кинули, а он свои заработал еще там. Не фу-ты ну-ты — командир роты разведки фронта. Дальние рейды, ценные языки. Не в ближней нейтралке шарил — по заказам высоких командиров работал. Орденов столько, что до пупа висят и звенят при ходьбе, как кольчуга. Высоко пошел, да и недаром. Проверенный человек. Мне — так, по секрету — говорили, что его люди «совершенно случайно» каганскую семейку и грохнули. Мало ли что там пишут официально про самоубийство престарелого дурака: все равно все знают, что он не сам головкой вниз из окна прыгнул.
Не то чтобы жалко было — вся их фамилия только на навоз и годилась. Доказали своими делами, воруя из казны в военное время, но не понимаю я, когда и детей под нож. Впрочем, вопросы морали мы с ним не обсуждаем, даже когда встречаемся. Все больше про дела современные говорим. Не про литературу. Книг он теперь не читает — исключительно инструкции, уставы и приказы.
— Проснулся? — спросила Любка, заглядывая в комнату. — Иди кушать.
Вид у нее был несколько легкомысленный. В неизменных брюках и почему-то моей рубашке, кокетливо завязанной на поясе. И то — при моем росте висели бы полы до колен. Ходить неудобно.
— Не могу же я обходиться одним платьем, особенно на кухне, — заявила она, правильно поняв мой взгляд. — Желаешь высказаться?
— «Нет греха, в том, что они будут без покрывала перед теми рабами, которые им принадлежат, из-за сильной нужды в их услугах».[53]В смысле, я готов отдаться в рабство за кормежку.
— Вроде там про жен пророка сказано, — наморщив лоб, неуверенно ответила она, — но меня устраивают такие сравнения.
— Вроде, — пробурчал я, выползая из кресла. — Чему учат современную молодежь? Святой книги не знают.
— Нас ответственно обучают жарить яичницу с колбасой. И то потому что я догадалась сначала в лавку зайти: в твоей квартире, кроме засохшего хлеба, ничего нет.
Хорошо жить в Германии, умываясь, поведал я сам себе. А еще лучше в 1932 году. В начале века мне за подобное поведение точно бы голову оторвали. Или заставили срочно жениться, не спрашивая мнения. Чистое непотребство — всю ночь, наедине, в чужом доме, с незамужней девушкой. Что я все это время, как проклятый, трудился над проявкой фотографий, а потом пытался понять, что к чему в этой белиберде, а она сладко спала в одиночестве на диване, роли не играет. И что я не приглашал, а просто был поставлен в известность, что она никуда не уйдет, пока не удовлетворит своего любопытства по части таинственной находки, тоже. Позор нам! Без побития камнями не обошлось бы.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
