Книга Царь муравьев - Андрей Плеханов

Ах, Женя, я гуляю по Парижу! И Женя гуляет вместе со мной, держит меня под ручку. Женя в длинной плиссированной юбке, клетчатом жакете, на голове ее бордовая беретка, сдвинутая на бок; стройные ножки Жени, обутые в желтые теннисные туфли, мягко ступают по булыжной мостовой Монмартра. Толпа течет вокруг нас, людей несчетное количество, они стараются не задевать друг друга, но все равно мимолетно соприкасаются локтями. Люди улыбаются, щелкают фотоаппаратами, ежеминутно наводят друг на друга любопытствующие глазки фото– и видеокамер. Звучит французская, английская, голландская, русская, венгерская, японская, индийская речь. А еще играет шарманка – маленькая вертлявая француженка устроила на площади представление. Она похожа на обезьянку, она в кепи, в красной атласной рубахе, черных брючках с наружными карманами, обшитыми белой строчкой, в черном жилете и высоких армейских ботинках. Она крутит ручку, лента вползает в массивный ящик и звучит механическая мелодия, вызывает ностальгию по ушедшему веку. Француженка поет громко и картаво, подражает Эдит Пиаф. А может, и не подражает. Все француженки похожи на Пиаф, когда поют по-французски, громко и картаво. Все, кроме Патрисии Каас, к ней это не относится, но не думаю, что Каас будет выступать на площади с шарманкой – мадемуазель поет блюзы в больших концертных залах.

Середина октября, в Москве первый обильный снегопад, водители еще не успели переобуть свои машины в шипованую резину, и потому бьются друг о друга как пасхальные яйца – чья скорлупка не расколотилась, тот выиграл. А здесь, на Монмартре, плюс двадцать один по Цельсию. Я снял пиджак, повесил его на руку, остался в рубашке, и все равно мне жарко. Живут же буржуи!

На Монпарнасе стоит высоченный небоскреб, блестящий черным стеклом. Не помню, как он называется, помню только, что в нем двести с лишним метров высоты. Вчера мы с Женькой забрались на самую его крышу, на обзорную площадку. Там дул сильный ветер, солнце слепило глаза, и я цеплялся за ограду, боялся свалиться вниз, хотя свалиться никак не было возможно, даже если постараться. С детства боюсь высоты. «Видишь, видишь? – спрашивала Женечка, и показывала пальцем на игрушечные белые домики, усеявшие поле зрения до самого горизонта, тонущего в сизой дымке смога. – Вот Сена, вон остров Сите, а там Нотр-Дам. А вон Дом Инвалидов! А вот этот здоровенный прямоугольник – Лувр! Видишь, Дим?» Я подслеповато щурился и видел, и кивал головой.

Это было вчера, а теперь мы стоим на Монмартре, самой высокой горе Парижа, спиной к белой базилике Сакре-Кёр, и смотрим на этот самый небоскреб сверху. Он на самом деле высок – торчит из города как толстый черный карандаш, и кажется, что его можно сшибить щелчком. А чуть ближе тонким пиком выступает игрушечная Эйфелева башня. Хочется выломать ее из макета города, положить в карман и увезти домой на память. Когда смотришь на огромный город с горы, кажешься себе великаном. На самом деле ты лишь точка – одна из сотен точек-людей, хаотично перемещающихся по площадке перед Сакре-Кёр. С Эйфелевой башни тебя трудно рассмотреть даже в бинокль.

На Эйфелеву мы так и не залезли – я заявил, что с меня достаточно головокружительных высот, а Женя, оказывается, уже побывала там. Я думал, что покажу ей Париж, но именно она показывает мне город, и рассказывает, и для меня все раскрывается по-новому, не так, как в прошлый раз. Потому что я не знаю французского, просто ни бум-бум, а Женька, как выяснилось, свободно чирикает по-французски, да и по-английски – куда лучше меня. Память у подлиз работает будь здоров, это всем известно. Можно только позавидовать.

Интересно, а мэр Парижа уже стал фрагрантом, или не удостоен пока великой чести? Трудно сказать. Думаю, даже Женя этого не знает. Хотя среди финансовой олигархии Франции подлиз полным-полно (Ганс работает, не покладая рук), фрагранты все еще не афишируют свою принадлежность к избранным. Ксенофобия, зависть обычных человеков к высшим существам – то, с чем подлизам приходится сталкиваться на каждом шагу. Казалось бы, все так просто: приди в любое региональное отделение «Sazonoff’s Remedy Inc.», заполни анкеты, пройди собеседование и бесплатное медицинское обследование, и, будь ты хоть королем, хоть нищим, имеешь полноценный шанс получить инъекцию волшебного эликсира, и стать идеально здоровым. Казалось бы, все равны…

Некоторые равнее прочих, это очевидно. И преимущество состоит далеко не в богатстве – Ivan Sazonoff давно стал мультимиллиардером и деньги волнуют его меньше всего. Главное – интеллектуальные показатели и генетическое здоровье испытуемого. Старательно декларируется то, что фрагранты ничем не отличаются от обычных людей, они всего лишь пациенты, получившие по медицинским показаниям доступ к новому фармакологическому препарату – эффективному, но далеко не безопасному. Действительно, известны десятки случаев, когда пациенты, даже успешно прошедшие тесты, умирали после инъекции в течение нескольких часов. Против Сазонова подавали сотни судебных исков – он либо выигрывал их, либо оплачивал без малейшего для себя урона. Потому что миллионы людей, отобранных по его методике и ставших подлизами, составляют основу гигантской финансовой империи, не имеющей государственных границ.

Они не рабы Ганса. Они даже свободнее обычных людей, потому что могут не задумываться ни о здоровье, ни о хлебе насущном – братья по крови поддержат их в любом начинании, выдадут беспроцентный кредит и помогут наладить дело. И все же никто из них не скажет открыто на улице: «Я – фрагрант». Потому что из тех, кто приходит в отделения «Sazonoff’s Remedy Inc.», тесты проходят не более пятнадцати процентов. Остальным остается только завидовать.

Я – не подлиза. Не подумайте, что не прошел тесты, мне даже не нужно их проходить. Ганс лично предложил мне стать фрагрантом, – из уважения, как ветерану «боевых событий», предшествовавших его выборам. Но я отказался. Трудно сказать, почему. Наверное, слова Мозжухина все еще сидят в моей многажды травмированной черепушке.

Сколько подлиз сейчас гуляет в толпе возле нас? Понятия ни имею. А вот Женя чует каждого из них. Подлизы вынюхивают друг друга моментально, но никогда не подают вида, что узнали, если находятся в публичном месте. Их время еще не пришло, пока они не стали господствующим биологическим видом и вынуждены вести себя скромно. Но станут, сомневаться в этом не приходится. Фрагранты не спешат. Им нельзя спешить, чтобы не поставить на дыбы остальное человечество. Подлизы врастают в общество незаметно, и столь же незаметно переделывают его.

Мы с Женей поселились в гостинице на северо-западе Парижа, недалеко от аэропорта Шарль-де-Голль. Добираться оттуда до центра далеко, сперва на электричке, потом на метро. Зато там дешевле – в самом Париже цены на номера заоблачные. Если учесть, что гостиницу нам оплачивают, то выбирать не приходится. Впрочем, жаловаться не на что: отель маленький, но современный и удивительно удобный. Отделка безлично-офисная – то, что у нас в России гордо называют «евроремонтом». В небольшой комнатке – двуспальная кровать, занимающая большую ее часть, комод, телевизор на кронштейне в углу, окно во всю стену, закрытое жалюзи темно-зеленого цвета. Курить нельзя, но мы и так не курим. Нам обоим очень нравится санузел. Это треугольник из пластика, намертво вдвинутый в угол комнаты – кремовый снаружи и ярко-оранжевый внутри. В нем умещается умывальник, унитаз и душ, хлещущий сразу со всех сторон. И еще в кабинке прекрасно умещаемся мы с Женей – конечно, лечь там негде, но ложиться ни к чему – мы делаем то, что нам нравится, стоя, прямо под теплыми струями воды. Очень экзотично, по сравнению с обычным домашним душем – в десять раз лучше. Если не верите – прихватите свою любимую девушку, езжайте в Париж, снимите номер на окраине, в отеле «Relais Premiere Classe», и немедленно в душевую. Немедленно! Ваша девушка будет в восторге, ручаюсь, и вы тоже. Если кабинка немного разболтана и покачивается при движениях, то вероятно, это та самая, где мы с Женькой провели немало приятных минут. Наша с ней работа. Мы старались.