Пора было проявить решительность и начать действовать силовыми методами. Для начала я намеревался вывести на чистую воду Иванова. По счастью, Иван работал сейчас не на электростатической машине, а с микроскопами в отдельной лаборантской. Оптические приборы составляли один из предметов гордости университета и держались под замком за железной дверью.
Выбрав момент, когда Константин и остальные студенты отправились обедать, я вошел в комнату с микроскопами и захлопнул за собой дверь. Автоматический засов щелкнул, мы остались наедине с Иваном.
Молодой человек затравленно посмотрел на меня и испуганно замычал. Выражение моего лица явно не предвещало ничего хорошего.
А я вынул из ножен кинжал и направил его прямо в глаза Ивану. Естественно, резать его я не собирался – только испугать. Холодная сталь, направленная в глаза, – тяжелое зрелище даже для подготовленного человека.
Иванов отбежал в угол и замычал чуть громче. Одновременно он махал руками, причем каждый мог понять, что он спрашивает, даже кричит:
– Что вы хотите?!
– Потолковать, – ответил я. – Мне кое-что известно о тебе, Иван. Я уверен, что ты не немой. Чем быстрее ты в этом признаешься, тем легче тебе будет.
Студент продолжал испуганно махать руками.
– Я имею твердые доказательства, – заявил я. – Если ты не сознаешься, я убью тебя.
Иван заскулил и еще теснее вжался в угол.
– Говори! – приказал я, делая угрожающее движение кинжалом.
Иванов отрицательно покачал головой.
– Но я не убью тебя сразу. Сначала сообщу о том, что ты притворяешься, твоим наставникам и в службу безопасности. Именно служба безопасности займется твоей судьбой.
После этого моего заявления Иван словно бы преобразился. Я было полагал, что он обрел надежду и потребует вызвать своего наставника или ректора. Зачем ему бояться службы безопасности, если он не виновен? Тут-то и разразится скандал, и меня за самоуправство выгонят из университета. И попросят покинуть пределы Славного государства. Если вообще не посадят в тюрьму. Но Иванов, вопреки моим ожиданиям, вышел из своего угла и бросился на меня. Точнее, на обнаженный кинжал. Прямо грудью.
Имей я чуть более замедленную реакцию, не успел бы вовремя убрать кинжал и тот вонзился бы в сердце студента. Я же отстранился и дал ему пробежать мимо. После этого Иван попытался кинуться на меня и вцепиться мне в горло.
Утихомирить его было совсем несложно. Несмотря на внушительный рост и довольно крепкие мускулы, драться Иван не умел. Точнее, умел не очень хорошо.
– Значит, ты боишься ректора? – усмехнулся я, выкрутив студенту руку и держа его на безопасном расстоянии. – Боишься, что он узнает? А смерти не опасаешься… Довольно странно. Расскажи, почему ты притворился немым. И если это не связано с похищениями и убийствами, я ничего не скажу ректору. Обещаю тебе это. Мы решим вопрос между собой.
Иван захрипел и выдавил из себя, словно в глотке у него что-то застряло:
– Обещаешь?
– Обещаю, Я отпущу тебя, но не пытайся напасть на меня или покончить с собой. И не бойся меня – зла тебе я не хочу.
– Ты ведь язычник? – вдруг спросил меня Иван. Говорил он по-прежнему тяжело, заплетающимся языком.
– По рождению я христианин, но в церковь не хожу. Иван хрипло рассмеялся.
– Еретик, – констатировал он. Я пожал плечами:
– Тебе-то какая разница?
– Большая. Я – правословный.
– Православный? – переспросил я.
– Правословный. – Иван выделил «о» в последней части слова голосом, что далось ему с трудом – в горле хрипело и клокотало.
– Это еще что такое? – поинтересовался я.
– Молчальник. Молитвоборец. – Видя, что я его не понимаю, Иван спросил: – Неужели ничего о нас не слышал?
– Нет, – признался я. – Вы что, дали обет всегда молчать?
На этот раз усмехнулся Иван.
– Нет, конечно, – ответил он. – Мы дали обет молиться только так, как указано в Библии. А развращенные и разнузданные власти понуждают нас к обратному. Но мы твердо стоим на своем.
– Секта?
– Называют нас и так, – мрачно заметил Иван.
– Наверное, вы не признаете никаких молитв, кроме «Отче наш»? – предположил я, вспоминая Евангелие. – Поступаете, как заповедовано Христом, не сотворяя сложных молитв?
– Не сложных, а бесполезных. Ибо было сказано, как молиться, А словоблудие – одиннадцатый смертный грех.
– И вы считаете правильной только свою веру?
– Конечно, – убежденно ответил Иван. – За это нас преследуют и гонят.
– Прямо-таки гонят? – спросил я, вспоминая порядки Славного государства – как мне показалось, весьма демократичные.
– Не совсем и не везде гонят, – вздохнул Иван. – Не дают продвигаться по службе, не принимают в университеты, не берут в армию. Потому что мы не признаем власти митрополита.
– Это уже серьезно, – заметил я. – Однако справедливо. Если вы не признаете командира командиром, как можно назначать вас даже на малую должность? Если в ответственный момент вы поступите по своему разумению, а не выполните команду?
Студент-молитвоборец промолчал.
– Но почему ты не скрыл того, что ты молчальник, а прикинулся немым?
– Господом заповедано никогда не лгать, – ответил Иван. – Я и не лгу. Просто не говорю. И не молюсь так, как заставляют.
Глаза студента горели фанатичным блеском. Что ж, отношения местной, по-видимому, не так давно возникшей секты и древней официальной церкви – не мое дело. Так же, как и то, что кто-то скрыл свое вероисповедание. Человек, не желающий лгать, заслуживает большого уважения. Даже если он делает это довольно странным образом.
– Можешь быть уверен, я не выдам тебя ректору, – пообещал я Иванову. В том случае, если ты действительно непричастен к мрачным событиям последних недель. Чем ты можешь это доказать?
– А чем ты можешь доказать, что ты не всадник Апокалипсиса? – задал довольно странный вопрос Иван. В глазах его заиграл сумасшедший огонек.
Мне поневоле пришлось задуматься.
– Тем, что я не на коне, – ответил я через некоторое время.
– Может быть, конь спрятан за поворотом дороги? И ты спешился, чтобы погубить нас и не быть узнанным?
Похоже, молчальники правильно делали, что большую часть времени помалкивали. Меня словоблудие Ивана – одиннадцатый смертный грех – уже начало раздражать.
– Какое это имеет отношение к делу? Ты причастен к убийствам и похищениям?
– Конечно нет. Это дело высших сил. Посланника.
– Ангела? – уточнил я.
Иван словно бы подавился – то ли смехом, то ли ругательством:
