— Что вы делали в монастыре?
— Пряталась от них. Это долгая история.
Берлем налил чай, пролив на поднос чуть ли не полчашки.
— Думаю, пора вам рассказать нам всю эту историю, если вы не возражаете, — сказал он. — Как книга оказалась у вас, что случилось потом, ну, и так далее.
— Конечно, — сказала я. — Но вы позволите мне остаться у вас, хотя бы на эту ночь? Мне очень неловко, но…
— Все в порядке, Эриел, — сказала Лура, но вид у нее был при этом не самый счастливый.
— Да уж, — сказал Берлем. — Во внешнем мире вы теперь в такой же жопе, как и я.
Лура покачала головой.
— Сколько это будет продолжаться? — мягко проговорила она. И посмотрела на меня. — Конечно же вы можете оставаться у нас, сколько потребуется. У нас есть для вас свободная комната. — Потом она посмотрела на Берлема. — Но надо положить всему этому конец прежде, чем мы проснемся и обнаружим, что нас уже десять, а потом двадцать, и вот уже весь мир знает о тропосфере.
— Не волнуйся, — сказал Берлем. — Эриел наверняка никому больше не сказала.
— Нет, никому, — сказала я. Но умолчала о том, что оставила книгу — в которой опять все страницы были на месте — в монастыре. Пожалуй, будет лучше, если сначала они услышат все остальное.
Я откинулась на диване и начала рассказывать им про тот день, когда обвалился университетский корпус, про то, как я попала в букинистическую лавку, и про все, что за этим последовало. Я говорила, говорила и только теперь начала осознавать, что все это произошло со мной на самом деле: если и существует на свете что-нибудь реальное, то это — как раз оно.
Мой рассказ затянулся на несколько часов. Сначала Берлем то и дело перебивал меня, задавая вопросы, но после того как мы полчаса проговорили про университет и про то, каким образом книги Берлема оказались в букинистической лавке (он предположил, что бывшая жена предъявила права на его пустующий дом), Лура нас перебила и запретила Берлему задавать мне вопросы до тех пор, пока я не закончу свой рассказ. В какой-то момент она достала тетрадь формата А4 и принялась делать в ней записи. У меня создалось впечатление, что, хотя Берлем и провел в тропосфере больше времени, она явно куда лучше понимала, как и что там устроено. А значит, у меня и к ней будет уйма вопросов. Она стала записывать особенно рьяно (и вынуждена была несколько раз цыкнуть на Берлема), когда я начала говорить об Аполлоне Сминфее, а еще когда я описывала устройство тропосферного метрополитена и рассказывала о том, как я ехала на поезде страха к себе самой и затем совершила ошибку, которая определенно окажется роковой. Когда я упомянула свою способность менять ход мыслей других людей, они оба словно замерли и переглянулись, но ни один из них ничего не сказал, и Лура не стала ничего записывать.
Около одиннадцати я наконец-то закончила. От бесконечного разговора и табака у меня разболелось горло. Во рту пересохло, как бывает по утрам, когда удалось поспать всего несколько часов. С тех пор как я пришла сюда, мы выпили чайника четыре чая, но я так до сих пор ничего и не ела с самого обеда, и мой желудок громко завывал, хотя сама я голода не чувствовала.
— Надо поесть, — сказала Лура, после того как мой желудок снова подал голос.
— Я закажу карри, — отозвался Берлем.
Но он подождал окончания моего рассказа и только потом встал с дивана. Я рассказала не все. Я, конечно же, не сказала ничего о том, как трахалась с Патриком в туалете «Поваренка». Но и о том, что книга осталась в монастыре, я тоже умолчала. Поэтому неудивительно, что первый вопрос, который он задал, был о книге.
— Где она теперь? — спросил он. — Я полагаю, вы ее уничтожили?
Я помотала головой.
— Я сделала с ней то же, что и вы, — сказала я.
— То же, что и я?
— Да. Не стала брать ее с собой, полагая, что так она будет в большей безопасности.
— Черт, — только и промолвил Берлем, прежде чем уйти за карри.
Пока его не было, я осталась наедине с Лурой и собакой, которая теперь окончательно проснулась, потянулась, похлебала воды и забралась ко мне на диван. Лура не сказала ни слова с тех пор, как Берлем вышел, и я почувствовала, что должна начать первая.
— Как его зовут? — спросила я.
Но я и так это знала — его зовут Планк, видимо, в честь основателя квантовой теории.
— Его зовут Планк, — сказала она. Она вздохнула и покачала головой. — Вы чудом остались в живых. Просто невозможно поверить…
— Во что?
— Нет-нет, это я так. Похоже, тропосфера куда сложнее, чем я думала. Хотя, конечно, все очень логично.
— Логично? — Я засмеялась. — Что же вы в этом видите логичного?
— Мы вам обязательно расскажем, — сказала она. — Но не сейчас. Уже поздно.
Несколько секунд мы обе молчали. Думаю, я ей не понравилась. Я почесала собаку между ушами и попыталась придумать, что бы такое сказать, что не сводилось бы только к «Расскажите мне все, чего я не знаю — и чего не знает никто — о том, как устроен мир, сейчас же! Расскажите мне, в чем смысл всего, что со мной произошло, потому что лично я понятия не имею, в чем он!»
— Как вы здесь оказались? — спросила я в конце концов. — Как вам удалось сделать так, чтобы они вас не нашли?
Когда Берлем выбросил меня из своей головы, войдя в церковь, он все еще был в железнодорожном туннеле. И я понятия не имела, как он оказался здесь, с Лурой, и как им удалось так долго оставаться незамеченными.
— И как вообще Сол выбрался из туннеля?
— Он отодвинул гору мусора, — сказала она. — Перетащил ее по кирпичику. Судя по тому, что вы рассказали, туннель все равно держался на честном слове, так что удивительно, что он простоял еще целый год после того, как Сол убрал эту сомнительную подпорку.
— Ой… вы думаете, это из-за него обрушился туннель? Как странно, — сказала я и задумалась о том, что ведь именно из-за обрушившегося туннеля все и началось: если бы не это, у меня бы не появилась книга, и страницы я бы тоже не нашла. А может, и нашла бы — кто знает, как бы еще сложились обстоятельства.
И в этот момент мне стало ясно, что и в монастыре книгу в конечном итоге тоже кто-нибудь найдет.
— Словом, — продолжила она. — Он выбрался из туннеля, сел на автобус и поехал куда глаза глядят. Сначала оказался в Шотландии и там некоторое время жил в гостинице, исследуя тропосферу, и уцелел лишь по счастливой случайности. Он прислал мне мобильный телефон, попросил прийти в церковь в условленный день и час и сказал, что позвонит мне. — Она улыбнулась. — Все было как в кино. У него началась настоящая паранойя, и первое время он мне совершенно не доверял, и мы продолжали разговаривать по телефону в церкви и говорили на каком-то зашифрованном языке, и все это, конечно, совсем не нравилось служителям церкви. Но потом это кончилось. Я теперь на пенсии, как вы, наверное, уже знаете, поэтому, когда все это произошло, мне совсем не обязательно было оставаться в Лондоне. Мы приехали сюда — сначала на время, а потом решили тут остаться. Вообще-то это дом моего брата, но у нас с ним договор. Ему нужно жилье в Лондоне, и мы так оформили бумаги, что получается, будто теперь мы снимаем этот дом у кого-то другого, под вымышленными именами. Все очень сложно, но нам казалось, что теперь нас действительно будет трудно найти.
