– Скоро рассветет, – заметил он, отправляя в рот следующую порцию.
Я кивнул. Камчак наклонился над парапетом и, вглядываясь во что-то, весь подался вперед. Широкоплечий, массивный, он, казалось, готов был нырнуть в окутывающую нас темноту. За последние четверть часа он даже не шевелился, замерев как изваяние.
– Я бы рекомендовал, – заметил Гарольд, – сначала моей тарнской эскадрилье облететь стены вокруг дома, чтобы их арбалетчики разрядили свое оружие, и сразу затем дать сигнал нашим воинам забрасывать на стены веревки и штурмовать крепость.
– Но у нас нет эскадрильи, – напомнил я.
– Это главный недостаток в моих рекомендациях, – согласился Гарольд, дожевывая кусок мяса. Поэтому я их и не даю.
Я вздохнул и обернулся к командиру сотни, отвечавшему за людей, которых я научил пользоваться арбалетом.
– Прошлой ночью тарны оставляли крепость или прилетали? – спросил я.
– Нет, – ответил командир. – Птиц не было.
– Вы уверены?
– Ночь была лунной. Никаких птиц в небе мы не заметили. Но, – добавил он, – по моим подсчетам, на башне должны находиться три или четыре тарна.
– Не дайте им улететь.
– Мы постараемся этого не допустить.
Небо на востоке слегка посветлело.
Камчак все ещё стоял не шевелясь.
Я слышал, как воины на улицах начали потихоньку переговариваться; до нас доносился едва уловимый лязг оружия.
– Смотрите – тарн! – закричал один из стоящих на крыше.
Высоко в небе показался крошечный, не больше черной точки на сереющем небосводе, силуэт птицы, летящей по направлению к дому Сафрара.
– Приготовиться к стрельбе! – бросил я арбалетчикам.
– Нет, – остановил Камчак – Пусть сядет.
Арбалетчики держали оружие наготове, и тарн, долетев до главной башни дома Сафрара, на мгновение завис над самым её центром и тут же, сложив крылья, камнем упал вниз, вновь расправив крылья за секунду до падения на крышу башни, все это время держась вне пределов досягаемости наших стрел.
– Сафрар может ускользнуть, – сказал я Камчаку.
– Он не ускользнет, – возразил Камчак. – Его жизнь принадлежит мне.
– Кто наездник, не заметил? – спросил я.
– Ха-Кил, наемник, – ответил Камчак. – Прилетел сторговаться с Сафраром. А ведь я мог бы заплатить ему больше того, что предложит Сафрар, поскольку у меня в руках уже сейчас находится все золото и все женщины Тарии, а к наступлению ночи у меня в цепях будут сидеть и все остатки воинства самого торговца.
– Нужно действовать осторожно, – предупредил я. – Тарнсмены Ха-Кила все ещё могут нанести нам серьезный урон.
Камчак не ответил.
– Тысяча тарнсменов Ха-Кила, – вступил в разговор Гарольд, – ещё до захода солнца снялась с места и взяла направление на Порт-Кар.
– Но почему? – удивился я.
– Им хорошо заплатили за то, что они уже сделали, – пожал плечами Гарольд. – Ради чего им теперь рисковать своей шкурой?
– Значит, Сафрар остался один, – подытожил я.
– Сейчас он гораздо более одинок, чем ты думаешь, – заметил Гарольд.
– Что ты имеешь в виду? – не понял я.
– Скоро сам увидишь, – пообещал Гарольд.
Небо на востоке заметно посветлело, теперь я уже мог различить даже лица людей внизу на мостовой, готовящих для штурма длинные лестницы и веревки.
Очевидно, уже скоро штурм башни будет идти полным ходом.
Дом Сафрара был окружен тысячами воинов. По численности они превышали защитников башни по крайней мере раз в двадцать. Сражение, конечно, обещало быть жестоким, но уже с самого начала исход его ни у кого не вызывал сомнений – особенно теперь, когда тарнсмены Ха-Кила, получив причитающееся им золото, не замедлили оставить город.
– Ну что ж, – прервал наконец молчание Камчак. – Я уже и так слишком долго ждал крови Сафрара из Тарии. – С этими словами он поднял руку, и стоявший рядом с ним воин немедленно поднялся на огибающий крышу каменный парапет и, поднеся к губам полый рог боска, наполнил все вокруг протяжным звуком.
Я думал, что это сигнал к атаке, но никто из воинов внизу не двинулся с места.
Мало того, к моему полнейшему изумлению, ворота, ведущие внутрь двора дома Сафрара, открылись и из них появились неприятельские воины с оружием наизготовку и с большими матерчатыми мешками в руках. Под внимательными взглядами воинов народов фургонов охранники один за другим стали подходить к длинному, установленному у ворот столу, на котором лежали массивные слитки золота.
Каждый по очереди прятал золотой слиток в свой мешок. Никто из тачаков их не только не останавливал, но, наоборот, воины Камчака молча расступались перед стражниками, давая им дорогу. Как я узнал позже, тачакские воины даже сопровождали их до городских ворот: четыре горианских Стоуна золота, а именно столько весил каждый слиток, – это целое состояние.
Я был потрясен: под нами по улице проходили новые и новые охранники дома Сафрара.
– Я… я ничего не понимаю, – признался я Камчаку.
– Пусть Сафрар из Тарии погибнет от золота, – не оборачиваясь и продолжая пристально наблюдать за обнесенными забором строениями, сказал он.
Только тут я с ужасом осознал всю глубину его ненависти к тарианскому торговцу.
Один за другим появлялись из ворот воины, один за другим исчезали со стола слитки золота. Сафрар умирал, оставаясь в полном одиночестве: охранники его выстроились в очередь, чтобы получить плату за предательство. Золото, которое он платил своим охранникам, не смогло купить ему сердец этих людей.
Камчак со свойственной тачаку жесткой расчетливостью молча наблюдал, как его золото, слиток за слитком, покупало ему жизнь Сафрара из Тарии.
Два-три раза из-за неприятельских стен до меня донесся звон мечей и чьи-то крики, там кто-то из верных Сафрару или своим моральным принципам слуг попытался силой оружия остановить своих менее лояльных товарищей, но судя по тому, что ряды оставляющих дом Сафрара не редели, остающихся было несравненно меньше. Кроме того, видя, в каком количестве их бывшие сотоварищи уходят из крепости, верные Сафрару охранники не могли не понимать, что с той же пропорциональностью увеличивается смертельная опасность для остающихся, и они в свою очередь более или менее решительно спешили присоединиться к уходящим.
Я даже заметил, что нескольким из оставляющих дом Сафрара рабам также была выдана плата в размере четырех Стоунов золота, чтобы, возможно, ещё больше унизить свободных воинов-дезертиров, принявших золото тачаков. Я начал сознавать, что в течение многих лет взращивая свою власть в Тарии, Сафрар различными способами собирал вокруг себя этих людей и теперь рассчитывался с ними самой высокой платой – ценой собственной жизни. Лицо Камчака все это время оставалось бесстрастным.
