Сказать, что мне было страшно, значит ничего не сказать. Я не привыкла отвечать за судьбы сотен людей. Я по-настоящему не привыкла отвечать даже за одну-единственную судьбу – свою собственную.
На работу я шла каждый день с вибрацией в коленях. И норовила поскорей присесть, чтобы подчиненные не догадались, что у генерального директора дрожат поджилки.
Впрочем, глаза боятся, а руки делают.
Постепенно вокруг меня собралась команда грамотных людей, которые разумно распределили ворох обязанностей. Среди них был мой старый поклонник и однокурсник Вовка Сагалаев.
Впрочем, ничего личного. Вовка отличный специалист с большим опытом работы.
На этом я собиралась закончить свою историю, если бы не одно небольшое происшествие…
Вру.
Это было большое происшествие. Во всяком случае, для меня.
Это случилось ясным июньским утром. Я приехала на телевидение довольно поздно – в одиннадцать. Но не потому, что проспала. Это слово давно и прочно исчезло из моего лексикона. Потому, что рано утром успела заехать в типографию и в редакцию детского журнала.
Телевидение давно стало моим тайно любимым детищем. Мне нравилась суматошная атмосфера, царившая в редакциях. Нравились люди, которые там работали, нравились хохмачи-операторы, вечно разыгрывавшие новичков, нравились традиционные телебайки, которыми меня угощали старожилы.
В общем, на телевидении я прижилась гораздо лучше, чем в редакциях печатных изданий.
Я научилась небрежно произносить словосочетание «снимаем на хромакее», уяснила себе, какие цветовые сочетания «режутся» в кадре, и начала совершенно спокойно воспринимать ведущего новостей, сидящего перед объективом в строгом костюме и мягких домашних тапочках.
В общем, можно сказать, что я стала на студии своим человеком.
Вовка ввалился в мой кабинет еще до того, как я успела накрасить губы.
– Начальству привет! – провозгласил он радостно.
– Привет, Сагалаев, – сказала я. – Подожди минуту, дай дух перевести.
Вовка насмешливо скривил губы.
– «Дух перевести», – передразнил он насмешливо. – Не прибедняйся! Цветешь и пахнешь!
– Спасибо, – ответила я и достала из сумки губную помаду. Мне пришлось встать так рано, что я не успела накраситься.
– Ну, как жизня у вас, у богатых? – продолжал Вовка.
– Нормальная жизня, – сказала я. – Только спать некогда.
– Ну, да! – не поверил Вовка. – Не заливай!
Я сложила помаду и сунула ее в сумку. Поставила локти на стол, уложила подбородок на сплетенные пальцы и посмотрела на Вовку прищуренными глазами.
– Во сколько ты сегодня проснулся? – спросила я.
– В половине восьмого! – ответил Вовка с добродетельным негодованием.
– Врешь! В половине девятого, не раньше, – уличила я.
Вовка сконфуженно хихикнул.
– Подумаешь, опоздал раз в жизни! Уже донесли!
– Никто мне не донес, – спокойно ответила я. – Просто помню твои университетские привычки. Как дрыхнул до половины девятого, так и сейчас дрыхнешь. А мне приходится вставать в половине шестого. Сечешь?
– Гладишь мужу брюки? – поинтересовался Вовка. – Не заливай! Не поверю!
– И не собираюсь, – ответила я. – Для этого есть домработница. Просто в начале седьмого выходит утренний тираж, мне нужно успеть просмотреть его до того, как пойдет продажа. Мне типография пару раз такую свинью подложила, что я чуть не потеряла хорошего рекламодателя…
– А-а-а, – протянул Вовка. – Помню, ты говорила.
– Вот именно, – подтвердила я. – Об остальных проблемах рассказывать не буду, они тебе покажутся скучными… Ладно, давай по делу. Что с блоком новостей?
Мы обговорили темы завтрашнего выпуска, я пообещала посидеть на монтаже вместе с режиссером, который хотел предложить новую структуру программы, и Вовка удалился.
Я позвонила секретарше и попросила:
– Леночка, если можно, кофе. Только покрепче и без сахара.
– Одну минуту, – ответила секретарша. И тут же спохватилась:
– Да! Майя Михайловна! Вас спрашивал какой-то человек!
– Какой человек? – спросила я.
– Не знаю, не представился.
– Рекламодатель? – хищно обрадовалась я.
– Вроде не похож, – засомневалась Леночка.
– Ладно, давай его сюда. Разберемся.
– Сейчас найду, – ответила секретарша. – Он где-то на студии бродит…
Она отключилась, а я достала свои деловые бумажки и углубилась в них.
Раньше юридические и финансовые документы вызывали у меня тошноту, смешанную с ужасом, но постепенно я научилась находить в этих текстах свою заковыристую прелесть. Наверное, я просто начала в них немного разбираться.
Я успела забыть и про кофе, и про посетителя, который меня спрашивал, когда в кабинет вошла Лена с небольшим подносом. Поставила на стол кофейную чашку, спросила:
– Позвать?
– Кого? – удивилась я. Но тут же вспомнила и быстро ответила:
– Зови, зови. И принеси еще одну чашку кофе. Хотя подожди! Может, он предпочитает чай, или сок.
– Скорее всего, он предпочитает пиво, – откликнулась Лена.
– Да?
Я фыркнула. Интересно, что за посетителя привела ко мне судьба?
– Давай его сюда, – повторила я.
Лена вышла, придержала дверь и произнесла вполголоса:
– Входите.
В кабинет расхлябанной походкой вошел странный субъект, и я невольно поднялась ему навстречу.
Он был высоким, тощим и ужасно загорелым. Причем, сказать, что он был загорелым, значит, ничего не сказать. Загар въелся в него намертво, вцепился, так сказать, на веки вечные. Кожу на лице субъекта испещряли мелкие оспины, под левым глазом красовался явственный свежий фингал. На плечах визитера болталась клетчатая рубашка с закатанными рукавами, под парусиновыми брюками-клеш светились пробковые сандалии.
«Хорош!» – подумала я, с интересом разглядывая посетителя.
В руках посетитель держал большой объемистый сверток.
– Вы Майя Звягина? – спросил субъект.
– Здравствуйте, – сказала я.
Субъект немного смутился.
– Здрасте…
– Меня зовут Майя Звягина, – ответила я на его вопрос. – А как вас называть?
– Мишкой зовите.
– Михаилом, – поправила я.
– Можно и так, – великодушно согласился посетитель. Его глаза быстро обшарили мой кабинет.
– Вы тут главная, что ли?
