Дочь Дракона никому не предлагала орешки, только мартышке. Доктор Кварц не спешил делиться сигарами, хотя у него лежало несколько во внутреннем кармане. Лишь Раффлс, конечно же, не преминул щегольнуть знаменитыми хорошими манерами и принялся раздавать сигареты «Салливан». На его портсигаре красовался герб герцога Ширского. Эта Гадина и молодчик из Хенцау взяли по одной. Все трое закурили, и вскоре наш склеп уже на поминал крематорий. Сноб Раффлс подождал, пока ему не вернут портсигар (грабители всегда опасаются, что их обворуют, я сам такой). Люпен сигарету не взял, но забавы ради сделал вид, что по рассеянности собирается сунуть папиросницу в карман. Раффлс, судя по выражению лица, шутку не оценил.
На этом с любезностями было покончено.
— Мы величайшие преступные умы девятнадцатого века, — начал Мориарти.
Я уже понял, что нам предстоит лекция, и поудобнее устроился на Типикусовых гробах.
— Но девятнадцатый век подходит к концу, и наши дни тоже сочтены…
Никто ничего не сказал. Эти господа обычно держат язык за зубами. Сплошь умники — такие не станут кричать, сначала дослушают до конца. Хотя я всё же ждал возмущённых возгласов вроде: «Я не для того ехал (или ехала) из самого Кенсингтона (или Паго-Паго, или Берлина), чтобы выслушивать подобные оскорбления».
— Ведь золотой век преступности и в самом деле клонится к закату. Кто раньше противостоял нам? Разве что мы сами. До сегодняшнего дня полиция доставляла нашим предприятиям лишь незначительные неудобства. Ищеек легко сбить со следа и ещё легче подкупить. Со времён Джонатана Уайлда ни одного преступника нашего калибра не притаскивали в суд и уж тем более не вешали. Благословенные времена, но наслаждаться ими осталось недолго. Нам спешат объявить войну дилетанты. Против нас ополчаются мужчины или даже женщины, наделённые острым умом, богатством и сильным характером. Не по чьему-либо приказу, нет — они видят в этом свой долг. Мы все знаем преступников, которые крадут или убивают лишь оттого, что не могут удержаться…
Он едва заметно оглянулся на Хокстонского Монстра.
— Похожие инстинкты движут и нашими будущими врагами. Противоестественная потребность нас побороть, если угодно, сродни похоти. Иными словами, наши дела им не по нраву. Пока ещё нетрудно избавиться от редкого честного прокурора или инспектора. Среди представителей власти более чем достаточно людей нашего склада, которые готовы помешать этим ненормальным. Но будьте настороже — близится начало новой эпохи. Меняются методы борцов с преступностью. Представьте, что цивилизованные страны начнут финансировать полицию так же рьяно, как раньше финансировали армию. Чем это грозит? Хладнокровные храбрецы, которые сейчас добывают славу на чужеземных полях сражений или разыскивают истоки Нила, превратятся из солдат и исследователей в детективов. Против нас обратят науку. Сыщики будущего, холодные машины, мыслители, такие же эффективные, как и мы сами. Их способности не уступят нашим, а возможно, даже превзойдут. Позвольте привести пример…
Профессор поднял руку с растопыренными пальцами:
— Линии и завитки на кончиках ваших пальцев уникальны. Достаточно прикоснуться голой рукой к любой поверхности, и на ней останется хорошо узнаваемая подпись. Мы все разбрасываем повсюду такие вот визитные карточки. Пока о них знают немногие. Но через двадцать лет вашей профессии, Раффлс, придёт конец. Чтобы было понятнее… Сможете вы открыть сейф в перчатках? Или вытереть начисто всё, до чего дотрагивались во время ограбления? Даже если сможете вы, как насчёт мистера Мендерса? Отпечатки пальцев на окнах, сейфах, оружии… Даже на человеческой коже. Из-за них отправятся в тюрьму или на виселицу три четверти ныне действующих профессионалов и все любители поголовно.
Знаменитый крикетист вытаращил глаза, словно его только что обыграл школьник. Поделом ему.
— Я слышаль об этих отпечатках, — пропищал «великий вампир» (он умудрялся ещё и шипеть сквозь заточенные зубы). — Полисссья много болталь, что с их помощщщью можно узнать преступников. А ещё шшшишки на голове. И дашше ушшши.
— Я не имею привычки во время ограбления дотрагиваться до чего-либо ушами, — возразил Раффлс.
— А как же сейфы, старина? — вмешался его дружок. — Ты иногда прикладываешь ухо к дверце. Остаётся превосходный отпечаток. Разве нет? Если Макензи, наш друг из Скотланд-Ярда, раздобудет слепок твоего уха — мигом упечёт тебя за решётку.
— Заткнись, зайчик! — раздражённо отрезал Раффлс.
Знавал я многих неглупых мошенников, которых сгубила привязанность к безмозглым подружкам. Судя по Раффлсу и Мендерсу, у мужеложцев дела обстоят точно так же.
— Френология — наука, изучающая, как вы их назвали, шишки на голове, — кивнул профессор. — Доктор Мабузе, вы можете полностью изменить внешность, но не форму черепа. Она очевидна даже под слоем воска, даже под шляпой. Вашу squama occipitalis[25]ни с чем невозможно спутать. Я вас узнаю…
Профессор и доктор принялись сверлить друг друга глазами.
— А я узнаю вас, — отозвался немец, чересчур нарочито покачивая головой.
Точь-в-точь два боевых петуха — вот-вот закукарекают и бросятся клевать и рвать друг друга. Мне вспомнилось семейное воссоединение Мориарти.
Боже мой! Что, если Мабузе — давно утерянный незаконный отпрыск клана Мориарти? Сын профессора или полковника? Нет, подобные повороты сюжета хороши лишь для трёхтомных романов. К тому же… Ну нет!
— Я анализировал ситуацию, — вмешался доктор Никола. — Сначала эти веяния охватят Европу и Америку, но рано или поздно доберутся и до моих владений. Согласен, нужно приглядеться к новым достижениям, нельзя недооценивать научные разработки. Но, что ещё важнее, мы не должны упускать из виду и те качества, на которые вы, Мориарти, смотрите свысока. Идеализм и альтруизм. Вы назвали их инстинктом, влечением — это опасное упрощение. Героизм не подчиняется математическим расчётам. Его нельзя вылечить, подобно лихорадке. Он загадочен и силён, как и любое верование. Осмелюсь предположить, мы должны к нему приспособиться. Если не поймём и не оценим идеализм, то потерпим поражение.
Хенцау опередил меня и цинично фыркнул. Мы оба могли похвастаться множеством наград и хвалебными статьями в прессе. Нас обоих называли героями власть и восторженная публика, но ни во мне, ни в нём не было и толики идеализма. Нами двигал не героизм, но храбрость. Это не одно и то же, хоть их обыкновенно и путают. В армии и джунглях я смотрел на героев с усмешкой (чаще всего на их же собственных похоронах), но мне пришлось поменять свои взгляды после того, как Джим Ласситер приставил к моему виску револьвер. Что-то такое было в стрелке-янки. И в Диггори Венне, чёрт подери его красную шкуру и отважное сердце. К их породе принадлежал и настоящий Карнаки. С подобными людьми Морану Душегубу и галантному Руперту всегда приходится нелегко.
Мориарти выслушал доктора Никола, не изменившись в лице. Кварц всем своим видом выражал скуку и нетерпение. Повелитель Загадочных Смертей не выражал ничего, впрочем, как обычно. Графиня Калиостро перебирала жемчужное колье. Вы знаете, как кончили эти господа?
