Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
Конечно, паршивое дело – морочить голову своим, да что поделаешь! Павел был уверен, что во всех событиях последних дней он поступил правильно, а в случае с Грецем у него просто не было выбора. Вести разговор по душам с людьми, которые, как инквизиторы, озабочены только поисками вины, это уж, извините, дудки!
– Сядьте, – сказала ему Землячка после короткого испытания взглядом. – Так вы не отрицаете, что к вам в монастырь попала жена генерала Слащева?
– Нет, не отрицаю.
– Но вы понимали, что жена Слащева – это не просто женщина?
– Понимал. Она не просто женщина, она – беременная женщина. Мне говорили, якобы на седьмом месяце. Я не очень в этом разбираюсь. К сожалению.
Землячка опять уронила пенсне. Черт знает что такое – допрашивать человека и все время ловить очки. Чем-то Кольцов смущал ее. Красивый, наглый молодой человек. Розалия Самойловна в свои сорок четыре года не чувствовала себя женщиной. Ей мешала делать революцию и воевать именно ее женская сущность. Она давно стала стягивать назад пышные вьющиеся черные волосы. Она лишала себя прически. К счастью, волосы уже поседели. Когда-то ей говорили, что она красива. Ее это раздражало.
И сейчас ей казалось, Кольцов изучает ее именно как женщину. И видит многое, что она хотела бы скрыть. Самое страшное, что этот несомненный двурушник и, возможно, просто изменник нравился ей. Розалии Самойловне приходилось бороться с глубоким, ощущаемым ею как заноза чувством. Эти серые, чуть насмешливые глаза, этот правильный нос и резко очерченный, выразительный рот, ямочка на подбородке…
Надо быть более резкой, не разнюниваться. Как он сказал о беременности! С каким-то вызовом. Как будто она, Розалия Самойловна, должна в этом разбираться. Может, еще и сочувствовать жене жестокого белогвардейца?
– Товарищ Кольцов, – сказала она, непроизвольно употребив это партийное обращение «товарищ». – Беременность – простейшая физиология, а мы с вами говорим о куда как более важных вещах. О политической зрелости. О сознательности революционера. Вы должны были понять, что у вас в руках был рычаг воздействия на врага советской власти. И вы выпустили его из рук…
Она сняла с переносицы пенсне. Взяла со стола лорнет в черепаховой оправе и, раскрыв его, приставила к своим близоруким глазам. Кольцов постарался улыбнуться. Странная сцена допроса – с помощью лорнета. Бедная женщина. Ведь она была красива. Она и сейчас еще привлекательна: прекрасная фигура, точеное белое лицо. Все отдано на алтарь революции. Даже редкий природный дар – красота.
Она мумифицировала себя, сознательно иссушила. Можно было бы восхищаться таким самопожертвованием, если бы оно не было пугающим.
Она и Кольцов идут в одних рядах, но между ними такая стена!..
– Хуже того! – сказала Землячка, стараясь подавить в себе ростки предательской бабьей симпатии и придавая голосу всю силу суровости, на которую была способна. Она знала, что от такого голоса – случалось! – обомлевали закаленные политработники, партийцы, допустившие всего лишь маленькую промашку. – Вы, Кольцов, вступили в переговоры с явившимся к вам человеком, судя по высказываниям свидетелей, офицером, и отпустили с ним эту женщину.
На Павла резкость высокого, почти истерического голоса не произвела должного впечатления. Он ощущал необъяснимое внутреннее превосходство над Землячкой, и от этого рождалось чувство жалости.
– Я бы и так отпустил беременную женщину, – сказал Павел. – Но я использовал приход этого человека… возможно, офицера, да! Чтобы получить гарантии на беспрепятственный выход остатков полка из монастыря и переправу на нашу сторону.
– Позор! – закричала Землячка. – Вы вступили в омерзительную торговлю с врагом. Вместо того чтобы задержать и его. Шкурные интересы вы поставили выше преданности пролетарскому делу. Вы убоялись выполнить свой долг и прорываться с боем?
Ей хотелось разозлить этого красавчика «адъютанта», вызвать его гнев, вступить в спор – и тем самым покончить с чувством симпатии и женского интереса, которые она воспринимала как слабость. Но Кольцов отвечал спокойно:
– Розалия Самойловна, от полка оставались всего сорок человек. Измученных боями. Почти без патронов. Мне хотелось сохранить им жизнь. И сохранить, кстати, Почетное революционное красное знамя полка. Пока остаются знамя и хотя бы несколько живых человек, воинская часть жива. Она продолжает существовать.
– Это пустая логика! – возразила Землячка. – Такая логика может далеко завести. До примирения с противником, которому не должно быть пощады. Ваше дело – сражаться конца. В любых обстоятельствах. Унести с собой в могилу хоть несколько врагов! Так работники Политотдела учат красноармейцев, рядовых, а вы исполняли обязанности командира полка.
– Я с вами не согласен, – ответил Кольцов мягко. – И напомню вам, что наш полк остался на том берегу, чтобы прикрыть отход дивизии. Он уже один раз пожертвовал собой.
Но Землячка чувствовала, что она не должна останавливаться в своем натиске. Только так она могла победить. Себя.
– Скажите, почему же во время переправы погиб особист? И только он. Который, кстати, находился в конфликте с вами. И с которым вы были в одной лодке.
Кольцов знал, что он, со своим опытом агентурной работы, легко вывернется, одолев натиск этого весьма непрофессионального допроса. Он оставался спокойным.
– Кто стрелял, теперь не установить, – сказал он. – Лодка шла последней, мимо поросших зеленью островов. А там мог сидеть кто угодно. Белые, «зеленые», махновцы. Даже, может быть, наши могли принять нас за чужой десант, за разведчиков.
– И все же – почему погиб именно Грец? – настойчиво спросила Землячка.
– Потому что пуля – дура. Могла попасть и в меня. Просто на этот раз мне больше повезло. Это война!
– Ладно, оставим. Поговорим о махновцах! – сказала Землячка. – Вот у меня донесение этого особиста… Греца! Вы отпустили троих бандитов, взятых в плен. Вы что же, всех врагов отпускаете?
– Я об этом уже писал, – ответил Кольцов. – И там у вас должно быть мое объяснение. Среди махновцев был наш агент. И мы должны быть благодарны ему за то, что во время боев на левом берегу эти отряды, скопившиеся в плавнях, не ударили нам в спину. А могли бы.
– Они побоялись! – сказала Замлячка.
– Возможно. Но кто-то должен был настроить их так, чтобы они побоялись.
– Я знаю, вы за примирение с махновцами. Еще одно свидетельство вашей полной аполитичности.
– Это особая тема. И это не аполитичность, а политика.
Отложив лорнет и сцепив руки, Землячка хрустнула пальцами.
– Вы выворачиваетесь, юлите… А между тем я своим чутьем старой революционерки ощущаю: вы врете!
– Вы революционерка, Розалия Самойловна, но вы не старая. Не возводите на себя напраслину.
Наступила минута молчания.
– Этот особист, – сказала Землячка тихо, – высказывал одному из красноармейцев свое мнение, что… – Она нахмурилась и выпалила: – Что под видом офицера к вам явился сам Слащев.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
