Прескотте.
— Пожалуйста, не говори так, — сказала, пока он смеялся надо мной, окинув мое испуганное лицо любопытным взглядом своих прекрасных голубых глаз. Птицы щебетали на деревьях вокруг нас, пели песни, которые были веселее, чем любое живое существо имеет право быть. — Если бы я читала книгу, то сделала бы тебя жертвенным типом, который умирает первым.
— Предзнаменование? — пошутил Кэл, но мне было не до шуток.
Я не хочу, чтобы какие-то дерьмовые героические поступки разрушили то, что мы тут построили. «И что именно мы тут строим, Берни?» — спросила я себя, но я не готова ответить на этот вопрос, поэтому даже не парюсь.
— Мы так и не переспали, поэтому… в повествовании было бы логично, чтобы тебя убили, — мой голос ломался, потому что мыль потерять парня Хавок, когда они у меня только появились…убивала меня.
— Пока, — промурлыкал Каллум своим хриплым голосом, изгоняя солнечный свет из моей ауры и заменяя его тьмой. Я подвинулась еще ближе к нему. — Никакой спешки, Бернадетт. Просто наслаждайся. Я не встречаюсь и не спал с кем-то с начала школы.
Он продолжал улыбаться, но его взгляд был далек и полон злой прихоти.
— Виктор ведет себя так, словно спешит, — сказала я, гадая, подслушивают ли Оскар и Хаэль нашу беседу.
Они могут, если хотят. Мне все равно. Душ был включен, когда я поднялась наверх, поэтому я обнаружила голого и мокрого Аарона, а его намыленные руки скользили по татуированному телу…
— Ее нет, — сказал мне Кэл, голос был твердым и, возможно, немного пугающим. — Вик хорош в том, что делает. Он создал Хавок, и Хавок принадлежит ему. Он честен, он умен, он терпелив, но он еще и мудак. Не слушай его. Рано или поздно он поймет.
— Что поймет? — спросила я, но на самом деле, мне не требовался ответ Каллума.
Мы оба знали, что он имел в виду. Девушка Хавок. Не девушка Вика, даже если у меня внутри все переворачивается каждый раз, когда он говорит это.
— Нам нужна индейка на День благодарения? — спросил Каллум до того, как надолго замолчал. Он зажег очередную сигарету и зажал ее между двумя пальцами, на его ногтях, как всегда, синий лак. — У моей бабушки вероятно есть одна глубоко в морозильнике. Я мог был принести ее после того, как проверю.
Я смочила губы.
Я умирала от любопытства спросить о бабушке Кэла, о его домашней жизни, о том, как выглядит его комната… но у нас уже был чувственный момент, а мое сердце все еще не отошло. Это тема для другого раза.
— Ей она не понадобится? — спросила я, но Кэл покачал головой, надевая свой капюшон на голову.
Защитный механизм. Я уже лучше начинаю распознавать маленькие осечки мальчиков. Или…я всегда знала, каким были эти маленькие осечки, потому что я половину своей жизни сталкерила их, как маньяк.
— Она всегда заставляет меня покупать одну для нее, но она не может ее приготовить, а я не хорош в этом дерьме, — он продолжал улыбаться, несмотря на то, что в его словах сквозила меланхолия. — Она становится счастливой, когда я покупаю ее домой. Может мне стоит приложить больше усилий, чтобы научиться готовить?
— Имеешь в виду в свободное время, после всех бесплатных уроков танцев для обнищавших маленьких девочек, убийства, захоронения тел…
— Бернадетт, прояви немного такта, — сказал Оскар откуда-то позади меня, вероятно из-за окна верхней спальни.
Но если он может оставить меня отчищать кровь из дивана самой, то он может справится с моими шутками.
— Твоя мама не будет возражать из-за того, что ты останешься здесь на неопределенный срок? — Каллум спросил через минуту или две.
Мы оба знали, что должны заняться своими делами, но ни один из нас не шевельнулся. Это тяжело: хотеть сдвинуться с точки, когда наши руки соприкасаются, а бедра прилегают друг к другу. Солнце тоже приятное. Такие дни выпадают нам не часто.
— Скорее всего, нет, — признала я, доставая из кармана толстовки свой телефон.
Он был выключен, экран черный, все его ужасные секреты скрыты. Меньше всего мне хочется включать его. После того, как он докурил свою сигарету, Каллум взял его у меня и включил. Он не спрашивал о моем пароле, видимо знал его (что абсолютно не удивительно).
— Мм, — сказал он через минуту, возвращая мне телефон.
На нем высветилось сообщение, которое ожидало, чтобы я его прочла
Ты — идиотка, Бернадетт. Но я это сделаю. Дай мне знать, когда встретимся в зале суда.
Это единственное сообщение от Памелы.
От Тинга ничего не было.
Я чувствую запах крысы.
Ну, и змею.
— Виктор, — прорычала я, поднимаясь на ноги и направляясь к окну. Каллум следует за мной, ловкий, как кошка. Я уверена, что если бы я начала падать, он бы меня поймал.
Вваливаясь в комнату, я умудрилась войти, прямо когда Хаэль стягивал вниз по бедрам свои пижамные штаны. Его член был твердым, и мои пальцы дрогнули, когда я проходила мимо него.
— Доброе утро, милашка, — промурлыкал он, когда я закатила глаза и вышла в коридор.
Каллум следовал за мной даже вниз по лестницам, отступая назад, когда я открываю дверь и обнаруживаю писающего Виктора. Он посмотрела на меня обычным взглядом, сигарета свисала с его рта.
— Что? — спросил он, глаза цвета черного дерева — и да, мистер Дарквуд, именно такое гребанное описание дается в словаре Merriam-Webster, придурок — смотрела на меня, когда подняла свой телефон, показывая ему экран.
— Зал суда? Почему Памела спрашивает меня про зал суда?
— О, — Виктор закончил мочиться, стряхнул свой член и затем убирает его. Он идет к раковине, чтобы помыть руки, неторопливо отвечая мне. — Я заплатил твоей матери десять тысяч долларов и сумку Burberry за твою руку.
Я лишь уставилась на него. А затем швырнула телефон в его голову. К сожалению, ему удалось поймать его, словно босс, и он был безразличен в это время, сигарета была зажата в другой его руке.
— Когда? — спросила я, и Виктор пожал плечами.
