допреж того жили, или уезжай отсель подобру-поздорову, Христом-богом прошу тебя, уезжай.
— Но куда я поеду? Да он меня и не пустит, сам знаешь! — ответила Даша, немного смущенная горячими словами Степана.
— Куда? Где вы раньше жили; свет не клином сошелся. Вещицы у вас кое-какие есть, деньжонки — тоже, пока что — проживете, а там и опять где ни на есть да пристроитесь. Жили же вы допреж нас. А что насчет того, что Алексей Сергеевич вас не отпустит, это, точно, ваша правда: коли вы ему вперед скажетесь да собираться станете, то, конечно, не отпустит, про энто и толковать не стоит; а вы тихим манером, раз, два, три — собрались, да и марш, чтобы он и знать не знал, и ведать не ведал, вот это будет резон... Эх, Дарья Семеновна, послушайте меня, жаль мне его, да и вас жаль; смотрите, раз на раз не приходится; хорошо я вчера подвернулся, а в другой раз могу и не быть... А что доиграетесь вы до беды — это как пить дать.
— Небось не доиграюсь. Я теперь осторожней буду,— промолвила задумчиво Даша.— Однако убирайся, ты мне надоел.
— Так, стало, вы не поедете?
— Отвяжись! Сейчас, конечно, не поеду, а там видно будет; ну, отчаливай! брысь!
Степан махнул рукой и вышел, с досадой хлопнув дверью. Часа через полтора Даша собралась на прогулку. Сегодня она оделась еще наряднее и кокетливее, чем вчера. Она долго вертелась перед зеркалом, поправляя на себе то тут, то там, прикалывая цветок или бантик. На крыльце ей встретился Степан. Он зорким, подозрительным взглядом окинул ее с головы до ног.
— Дарья Семеновна, вы опять туда? — произнес он упавшим голосом.— Ай, не ходите; чует мое сердце недоброе; останьтесь лучше; хоть сегодня-то повремените...
На этот раз Даша не нашла нужным сдерживать себя:
— Молчать! — крикнула она, гневно сверкнув глазами,— Это что за новости? Мало того, что тот пучеглазый каждый день меня пилит да ноет надо мною, да еще и ты выдумал учить! Что я вам за девчонка далась? Вот на зло же уйду, и, когда он приедет, так и скажи: ушла, мол, в Хмурово, к Чишкядзе, и раньше ночи не будет, а может, и заночует там,—так и скажи, черт бы вас тут всех позадавил!
И, гневно повернувшись к нему спиной, она быстро пошла по узенькой тропинке по направлению к Хмурову. Степан догнал ее и схватил за руку.
— Дарья Семеновна, голубушка, вернитесь. Ну, прошу вас, как бога прошу, вернитесь...— заговорил он, удерживая ее.
Но Даша грубо оттолкнула его руку и молча прошла мимо.
— Ну, Дарья Семеновна, придет время — спокаетесь, Да поздно! — крикнул ей вслед Степан, но она даже и головы не повернула, и шла себе вперед легкою, грациозною походкой.
Степан постоял несколько минут на одном месте, плюнул и побрел назад.
Деревня Хмурово, где расположен был 2-й эскадрон и где жил Чишкядзе, отстояла от Малинового верстах в двух. Но если идти не по шоссейной дороге, а повернуть тотчас же за церковью налево, под косогор, и идти чуть заметною тропинкой, прихотливо извивавшеюся между полями ржи и пересекавшею посередине речку, круто загибавшуюся в этом месте, то расстояние выигрывалось более чем вдвое. С одной стороны тропинки, почти до самого Хмурова, тянулась роща, с другой — шли бесконечные поля ржи, усыпанные васильками. Дарья Семеновна шла, прикрываясь зонтиком, и по временам, грациозно нагибаясь, срывала цветы и составляла букет. Никогда она не чувствовала себя так хорошо и спокойно, как сегодня, несмотря на вчерашнее происшествие и на сегодняшнее предостережение Степана. Она думала только о себе и о своих удовольствиях, до окружающих же ее ей не было никакого дела. Она ни на минуту не задавала себе труда вникнуть в их положения и чувства.
Было уже 9 часов вечера, когда Алексей Сергеевич вернулся из города. Сегодня он был особенно расстроен. Причиной того был нечаянно подслушанный им разговор двух вольноопределяющихся. Произошло это так. Алексей Сергеевич сидел в маленькой комнатке штаба полка, проверяя отчеты; в смежной канцелярской двое писарей занимались переписыванием бумаг. В это время в канцелярию вошли двое вольноопределяющихся: один из них только что вернулся из отпуска и явился предъявить свой билет, другой, встретившись с приехавшим на вокзале, увязался за ним и таскался с ним по городу с самого утра. Пока старший писарь вписывал и делал должные пометки, молодые люди развалились на диване и, с выражением юношеской важности, продолжали прерванную беседу. Один рассказывал другому подробности кутежа, бывшего дня за два перед этим в квартире Чишкядзе. В этот самый день как раз Алексей Сергеевич принужден был ночевать в городе и почти двое суток не был дома. Сначала он не обратил внимания на болтовню обоих юношей, но услышанное им несколько раз имя Даши заставило его невольно прислушаться. Кровь бросилась ему в голову, когда он понял наконец, о чем идет речь. Вольноопределяющийся с веселым смехом рассказывал такие подробности, что у Ястребова в глазах потемнело. Из этого рассказа он узнал, что Даша не одного Чишкядзе дарит своим вниманием и что добиться ее благосклонности — дело не особенно трудное; что в тот злополучный вечер она была в таком положении, что ее чуть не на руках снесли домой. Алексей Сергеевич вспомнил, что, вернувшись на другой день к вечеру, он действительно застал Дашу в постели с сильной головною болью, больную и утомленную; но как далек был он тогда от подозрения об истинной причине ее нездоровья! С краской стыда и негодования вспомнил он, как весь вечер и следующий день с особенною заботливостью ухаживал за ней, предлагал пригласить доктора... О, дурак, дурак! И Степан ему ничего не сказал! Неужели и он на ее стороне и дурачит его вместе с этой бессовестной женщиной?.. Нет, никогда! Не обманывает он его, а жалеет, не хочет вконец разбить его сердце!..
Вольноопределяющиеся ушли... Алексей Сергеевич сидел, широко раскрыв глаза, то бледнея, то краснея, с сильно бьющимся сердцем. Голова его кружилась, он тяжело дышал... В первую минуту он хотел все бросить и немедленно скакать в Малиновое, но тотчас же оставил эту мысль. «К чему? — горько улыбнулся он. — Теперь все равно ничем не поможешь и ничего не поправишь!» И он остался в городе и продолжал свое дело. Он писал, считал, делал сметы, а сердце его все ныло и ныло невыносимою, безысходною
