class="p1">– И ты прости, – выдавила я. – Из-за меня Дафне – и тебе – пришлось пройти через это. Не стоило мне давать тебе фотографии.
– Все в порядке. Я сам предложил. Уж не знаю, чего я ждал – может, надеялся услышать, что твой дедушка пришел и положил конец ее пыткам. Надеялся дать тебе повод гордиться им, хотя бы самую малость.
Я не могла вымолвить ни слова. Мне хватало выдержки лишь на то, чтобы молча сидеть и ждать, когда схлынут обуревавшие меня отвращение и злость.
– И зачем я вообще купила билет в Берлин? Сейчас мне плевать, какая судьба постигла этого ужасного человека после войны. Ничего не хочу о нем знать.
– Я еще не все тебе рассказал, – ответил Джеффри.
– Не все? – Я подняла на него взгляд.
– Да. Я спросил у бабушки, знает ли она, что с ним потом стало – выжил он или нет. Она не знает, но, когда я сказал, что ты собираешься в Берлин в надежде выяснить это, дала мне наводку на одного человека. Думает, он способен помочь. Его зовут Ганс Бухманн. Она не общалась с ним после войны, но я уже нашел его адрес в интернете.
Я тихо ахнула, когда Джеффри достал из кармана листок бумаги и протянул его мне.
– Ганс, – не веря своим ушам, промолвила я. – Она сказала тебе, кем он был?
– Нет, а в чем дело? Тебе что-то о нем известно?
– Да. Бабушка рассказывала о нем. Они работали вместе во Франции. Он был евреем из Германии. Тем самым Серым Призраком.
У Джеффри отвисла челюсть:
– Этого она мне не сказала. Интересно, почему?
Я пожала плечами:
– Твоя мама говорила, что она иногда путается в воспоминаниях. Может быть, просто забыла. Или думала, что ты и так это знаешь.
Откинувшись на спинку дивана, мы уставились в потолок.
– Когда ты летишь в Берлин? – спросил Джеффри, повернувшись ко мне.
– Завтра.
– Жаль, что не смогу полететь с тобой. Я бы с удовольствием послушал историю Ганса. Позвонишь мне после разговора с ним?
– Конечно. – Я выпрямилась. – И спасибо тебе за все, Джеффри. Ты очень мне помог.
– Не за что. Как я уже сказал, утоляю и свое любопытство.
Мы встали и вышли.
– Как ты планируешь добираться до аэропорта? – спросил он, когда мы спускались в вестибюль.
– Не знаю. На такси, наверное.
– Очень не советую. С тебя сдерут фунтов пятьдесят. Давай я отвезу тебя.
– Уверен?
– Да, мне не трудно. Заберу тебя из отеля утром. Во сколько твой рейс?
Мы остановились на первом этаже перед стойкой регистрации.
– Примерно в полдень.
– Тогда в полдесятого я буду ждать тебя здесь.
– Идеально. Спасибо.
Он кивнул и, потрепав меня по плечу, двинулся в сторону выхода.
– До завтра.
– До завтра. – Проводив его взглядом до двери, я направилась к себе – мне надо было хоть немного изучить Берлин, прежде чем я окажусь на его улицах.
– Доброе утро, – радостно поприветствовала я Джеффри, когда он вышел из своей серебристой «Ауди Кью-3», припаркованной под портиком отеля.
– Доброе утро, – улыбнулся он и кивнул на мой чемодан на колесиках. – Позволь мне помочь. – Он загрузил его в багажник и нажал на кнопку – автоматическая дверь медленно поползла вниз.
Мгновение спустя мы отъехали от отеля. В час пик дороги близ Тауэра заполонили машины.
– Какой авиакомпанией летишь? – поинтересовался Джеффри.
– «Бритиш Эйрвейз». Вылет в двенадцать сорок пять, так что времени у нас предостаточно.
Он умело маневрировал по лондонским улицам – было очевидно, что за рулем он давно и город знает как свои пять пальцев. У меня вырвалось признание:
– Хорошо, что не я веду машину. Постоянно забываю, что у вас левостороннее движение.
– Прекрасно тебя понимаю, – усмехнулся он. – Я тоже в Штатах долго привыкал ездить по правой полосе.
Меня немедленно одолело любопытство:
– Ты там жил? Или просто решил устроить себе каникулы?
– Учился. Два года в Нью-Йоркском университете.
– Да ладно. Я тоже училась в Нью-Йоркском университете.
Он включил поворотник и перестроился в другую полосу.
– Забавно. Я учился там с девяносто третьего по девяносто пятый. А ты?
– В это же самое время! – Я хлопнула себя по коленке. – Я поступила в девяносто четвертом. На каком ты был факультете?
– На бизнесе, в магистратуре. А ты?
– Социология, бакалавриат. Но проучилась всего два года. А дальше… – Как бы это сказать? – Ушла в академ, чтобы разобраться в себе и своей жизни. Потом вернулась и углубилась в медиакоммуникации.
– Может, мы каждое утро ходили по одним и тем же коридорам.
– Может, – рассмеялась я. – Как тесен мир.
Мы проехали мимо нескольких автосалонов, и Джеффри убавил громкость радио.
– Знаешь, – сказал он, – я едва поборол желание позвонить тебе вчера вечером.
– Правда? Почему?
– Никак не мог выбросить из головы то, через что прошли наши бабушки. Это же уму непостижимо. Наверное, мне просто хотелось с кем-то все обсудить.
– Ну и позвонил бы. Я все равно ничем важным не занималась. Валялась перед телевизором, ждала сегодняшнего утра.
Глянув в зеркала, он снова перестроился в другую полосу.
– Да, пожалуй, стоило.
– Очень хорошо тебя понимаю, – добавила я. – Мне эта история тоже покоя не дает. Поэтому я и сорвалась в Лондон. Хотела своими глазами увидеть, где жила бабушка, представить, каково ей было.
– Узнать об этом спустя столько времени… Ты, наверное, была шокирована? Почему она вдруг решила все рассказать?
Я покачала головой:
– Подозреваю, она унесла бы этот секрет с собой в могилу, если бы мы не нашли в ее тайнике эти фотографии.
– И где же вы их нашли?
– В запертой шкатулке на чердаке. Я как раз направлялась к ним, когда отец позвонил и сказал, что обнаружил кое-что очень подозрительное. Едва я приехала, он показал мне эти снимки. И мы спросили бабушку, как это понимать. Так что выбора у нее не было. Ей пришлось многое нам объяснить. Безумные выдались деньки.
– Еще бы.
Мой телефон коротко звякнул. Я вытащила его из кармана, и мое сердце болезненно сжалось. Это было сообщение от Малкольма.
«Привет».
– Боже, – раздраженно пробормотала я.
– Все в порядке? – забеспокоился Джеффри.
– Да, в полном. – Решив проигнорировать сообщение, я сунула телефон обратно в карман, но он тут же еще раз настойчиво звякнул.
Я, сдерживая злость, достала его снова.
«Джиллиан… прости меня за все. Прошу, мы можем поговорить?»
«Серьезно?» – подумалось мне. Я бы проигнорировала и это сообщение, но слишком хорошо знала Малкольма: он не сдастся, пока не получит