походил на нищего. Но ему все было безразлично, он жил идеей храма, который отождествлялся бы с его именем. Это было его самопожертвование.
В 1911 году ему удалось завершить фасад «Страстей», он не давал себе время для отдыха и приступил к созданию фасады «Славы». Сделал множество чертежей, набросков. И ежедневно вносил в них изменения. С ним никто не мог работать – ни один нормальный архитектор – Гауди был исступленный творец и сжигал себя.
30 ноября 1925 года знаменательная дата в возведении храма – была закончена 100-метровая колокольня фасада «Рождества». Она оказалась единственной и последней колокольней, которую ему удалось создать. Сорок лет неустанного труда отдал он этому храму, тысячи эскизов, набросков, чертежей, скульптурных изображений…
Но довести задуманное до завершения ему не удалось. Судьба, видимо, устала от его самоотдачи. Он плохо видел, забывал, где находится, порой шел и не замечал, по какой улице идет и что впереди его ждет…
Вечером 7 июня 1926 года он покинул крипту. Ему надо было пройти к церкви Сент-Филипп-Нери на вечернюю проповедь. Он не знал, что в этот вечер по трамвайным путям Барселоны пустили первый трамвай. Гауди был погружен в себя… Вагоновожатый не успел затормозить, пешеход был какой-то странный, на сигналы не реагировал. Позднее вагоновожатый объяснил, что сбил пьяного бродягу, который сам лез под колеса.
При сбитом не обнаружили никаких документов, в карманах нашли несколько орехов и Евангелие. Извозчики отказывались везти в больницу старика, он неопрятный. Его отправили в больницу для нищих. Только на следующее утро капеллан храма Саграда Фамилия опознал Гауди. Но было поздно. Он скончался 10 июня 1926 года. Его похоронили в той самой крипте, в которой он жил. Ему было 73 года.
После него остался величественный Искупительный храм Святого Семейства, храм, который он наполнил явными и тайными символами веры, символами жизни и смерти. Взметнувшиеся ввысь двенадцать башен были посвящены апостолам, а символом жертвы является центральная башня с крестом. Внутренность храма – это сад страстей человеческих… Он спроектировал его таким образом, чтобы сквозь отверстия башен проглядывали небо и звезды, чтобы гудевший ветер создавал в нем свою музыку. Храм почти достроили, в центральном зале установили скамьи, на них могут молиться 30 тысяч прихожан.
Футурист XX века
Владимир Маяковский, 1893–1930 гг
Его отец, служивший лесничим в селении Багдати Кутаисской губернии, высокий 49-летний здоровый мужчина, весельчак, умер совершенно неожиданно. В 1906 году подшивал деловые бумаги, уколол палец иглой. На ранку внимания не обратил. Палец распух, следом распухла рука. Причина его смерти была пугающей – грязная игла спровоцировала заражение крови. Тринадцатилетний сын его Володя, мать и две его старшие сестры Люда и Ольга Маяковские, были в шоке. Ушел кормилец, исчез самый близкий им человек.
С того момента Володя стал опасаться не только всяких булавок, заколок, но четко усвоил совет врачей – всегда соблюдай гигиену.
Владимир Маяковский в 1910 г.
После ухода отца финансовое состояние семьи Маяковских ухудшилось. Кончились прекрасные дни, когда всей семьей садились за стол и вслух читали журнал «Родина».
Владимир учился в классической гимназии в Кутаиси, был успешнее других, декламировал стихи, много рисовал. Особенно хорошо получались у него карикатуры. Сестры смеялись.
В 1905 году Володя примкнул к шедшим по улице демонстрантам, интересно было. Длинного, худого подростка забрали в участок. Когда полицейский спросил его фамилию, то в ответ Владимир шутливо пробормотал что-то неразборчивое. Полицейский переспросил. И опять не понял. Вспотел, но так и не смог записать правильно фамилию долговязого мальчишки. Полицейский отпустил туповатого и безграмотного обормота.
В Москву они переехали по настоянию старшей сестры Людмилы. Распродали все, что могли, заняли на дорогу и покинули гостеприимный Кутаиси.
Москва поразила Володю многоэтажными домами, в которых были электрические подъемники – лифты. Он впервые увидел конку, самодвижущиеся моторы. Учился в Пятой классической гимназии на Поварской улице, по вечерам посещал курсы рисования при художественном Строгановском училище, ходил в синематограф. Фильмы произвели на него самое большое впечатление.
Но вот деньги у семьи кончились, он бросил учебу, вступил в Социал-демократическую партию большевиков, это было в 1908 году, стал пропагандистом, писал агитационные стихи для журнала «Прорыв». И попался. Его арестовали за агитацию и направили в участок. Теперь он правильно произносил свою фамилию, не волновался, знал, что несовершеннолетний и после назиданий его отпустят. Такое уже случалось. Но именно в тюремных стенах, в частности в Бутырке, это было уже в 1910 году, начал писать стихи – сидеть было скучно.
Когда вышел, то познакомился с богемной художницей Евгенией Ланг, двоюродной сестрой Валерия Брюсова, поэта, писателя, драматурга. Между ними вспыхнули чувства. Елена познакомила его с Давидом Бурлюком, они стали учиться в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Вместе с Бурлюком перешли к художникам-кубофутуристам. Позднее участвовали в выпуске манифеста «Пощечина общественному вкусу», в котором объявили принцип абсолютной свободы творчества и… «отказ от всех этих Горьких, Куприных, Блоков, Ремизовых…».
Евгения Ланг была замужем, старше Володи на три года, но ради него развелась с мужем, готова была идти под венец… Только у Владимира к этому времени появилась рыжеволосая Лилия Брик, в девичестве Каган, тоже замужем, за Осипом Бриком.
Лилия избегала ухаживаний крупного черноволосого парня в черной куртке с бантом кубофутуриста. Он казался ей слишком напористым и не очень воспитанным.
В Одессе Маяковский познакомился с красавицей скульптором Марией Денисовой. У него в душе вспыхнули чувства. Но… сближаться с ним Мария не захотела. Он был уязвлен, унижен, рассердился…
Вернувшись в Москву, написал поэму, которую назвал трагедий. О себе, своих чувствах, о революции, богохульстве. Он заговорил необычным языком и название поэме дал необычное «Облако в штанах». Где это он увидел?
В квартире супругов Брик на улице Жуковского, которую они превратили в творческий салон, прозвучали первые строчки трагедии:
Вашу мысль,
мечтающую на размягченном мозгу,
как выжиревший лакей на засаленной кушетке,
буду дразнить об окровавленный сердца лоскут,
досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.
У меня в душе ни одного седого волоса
и старческой нежности нет в ней!
Мир огромив мощью голоса,
иду – красивый
двадцатидвухлетний…
Все слушали внимательно. А он продолжал громить… Это было заявление, это было рождение нового неслыханного ранее поэтического строя, рождение поэта-трибуна удивительной раскованной мощи.
Хотел напечатать. Царская цензура отказала. Боялись жесткого бунтарского смысла. Тогда на помощь пришел… муж Лили Осип.
