Позже. Когда удостоверюсь, что в его крови нет никаких химикатов.
Он сказал, что ничего не принимал.
И с чего я должен ему верить? Потому что он подарил тебе одноглазую лошадь?
Я решаю не спорить, поскольку его подозрительность вполне естественна, затем мысли переносятся к Арине.
– Ее сейчас кормят, – мягко шепчет Лор. – На ней приехала Сибилла.
Облегчение от того, что ее не бросили, стирает тонкий слой лючинской грязи, которую оставило на моем настроении прибытие друзей. Я даже начинаю улыбаться, пока не вспоминаю, что Риччио не выжил, Джиа в плену фейри, Энтони затерялся в таинственных тоннелях, о которых я все еще толком ничего не знаю, а Имоджен пропала вместе с лидером восстания.
Лор продолжает рисовать круги на моей ладони, но теперь нажимает сильнее.
– Кахол, сними с него повязку, но оставь связанным.
Едва ткань убирают, Габриэле моргает и моргает, а затем глядит во все глаза.
– Не совсем то, что ты ожидал, Мориати? – спрашивает Феб.
Серые глаза Габриэле останавливаются на Фебе. Он качает головой и переводит внимание на меня. Я улыбаюсь, но не уверена, что он замечает, поскольку тени Лора расползаются у меня перед лицом.
Я пытаюсь их отогнать, но они не рассеиваются, создавая завесу между Габриэле и мной.
Что ты делаешь? Он уже знает, что я жива и здорова.
Тогда зачем пялиться?
Я устремляю взгляд на темные клубы дыма.
Вероятно, удивлен, что я сижу рядом с тобой. Как удивился твой народ, когда ты взял меня за руку.
Его низкое недовольное бурчание вызывает у меня улыбку. Затем он говорит: На́ш народ.
Вновь перевоплотившись в человека, Лор подвигает к нам тарелку перловки и овощей.
– Давайте есть!
Он накладывает на мою темную керамическую тарелку несколько ложек, затем на свою, потом продолжает накладывать мне еще и еще.
– Ты голоден, Мориати?
– Не настолько, чтобы меня кормили с ложечки.
– Тебе могут завязать руки спереди, чтобы ты мог их использовать.
Габриэле вздыхает.
– Нет необходимости. После вести о скорой смерти у меня пропал… – Его голос обрывается, когда взгляд перемещается на Бронвен, женщину, закаленную огнем.
– Как мило, – говорит мне Лор тихо. – Скажи это ей. Она оценит метафору.
Сомневаюсь. Тетушка не очень-то меня жалует.
Лор полностью поворачивается ко мне.
– Почему ты так говоришь?
Я вскидываю бровь.
Она разговаривает со мной как с малышкой.
Дай ей время. Она жила без своей пары пять веков. Такое способно подкосить даже самое доброе сердце.
– Что будет, если генерал умрет, Бронвен? – спрашивает Феб. – Это изменит судьбу Габриэле?
Она ставит на стол стакан с водой и сглатывает.
– Нет. – Затем ее взгляд падает на Габриэле, который словно вжимается в стул. – Ты падешь смертью героя. Вряд ли это тебя утешит, но знай, что твой последний вздох будет сделан не напрасно.
Габриэле опускает глаза на головку сыра в оболочке столь фиолетовой, что цвет передался кремовой мякоти. Пророчество ли меняет его мнение о Таво и Данте, или он потерял веру в их человечность, когда они пришли к власти и начали вести себя как деспоты?
Лор откидывается на спинку стула и скрещивает длинные ноги.
– Я понимаю твою боль, Мориати. Пять веков назад меня ударил ножом в спину мой генерал, Коста Реджио. Конечно, не без помощи своей шаббинской любовницы, тем не менее это предательство оставило неприятный привкус во рту.
Если Габриэле и находит сравнение неуместным, учитывая, что Лор все еще дышит, то решает не спорить, а только смотрит на небесный сыр так, словно это голова его палача.
– У меня есть к тебе предложение. Оно позволит тебе остаться в Небесном Королевстве столько, сколько ты пожелаешь.
– А как же пророчество?
– Я не привык тешить людей ложными надеждами, тем не менее мы сами хозяева нашей судьбы. По крайней мере, я в это верю.
Сморщенная кожа Бронвен морщится еще сильнее. Она явно не разделяет взглядов Лора.
– Значит, вы разрешите мне остаться здесь, в камере, пока я не решу, что готов вернуться в земли фейри и умереть там смертью героя? – В тоне всегда уравновешенного Габриэле слышится горечь, которой я никогда не слышала прежде.
– Земли недолго будут принадлежать фейри. Едва они вновь станут нашими, я распущу всю администрацию Данте.
Полагаю, «распущу» – эвфемизм, за которым скрываются истинные намерения Лора, но эти намерения могут напугать всякого фейри.
– Что касается твоего жилья, то сперва тебя поместят в камеру, но когда ты докажешь, что не желаешь моему народу зла… – Лор указывает на фейри, сидящих рядом со мной, – то сможешь свободно ходить среди нас.
Габриэле наконец отнимает серебристые глаза от куска ферментированного козьего молока.
– Что именно вы мне предлагаете, Лоркан?
– Свою защиту в обмен на секреты лючинской короны. Все секреты.
Габриэле закрывает глаза.
– Нельзя препятствовать пророчеству, Морргот, – голос у Бронвен низкий, тем не менее он разносится над столом, как удар хлыста. – Ты рассердишь Великий Котел, и тогда тебя постигнет еще более жестокая участь.
– Будь мне интересно твое мнение по поводу того, как управлять моим королевством, Бронвен, я бы о нем спросил. – От слов и тона Лора моя тетя захлопывает рот.
– Ясно. – Она встает из-за стола без чьей-либо помощи – потому что на этот раз никто ее не предлагает – направляется к гигантской арке.
Я смотрю ей вслед, пока ее не поглощают тени. Понимаю, ей был дан дар, который она использует во благо народа Лоркана, но роль провидицы не дает ей права проявлять неуважение к королю, особенно в присутствии других.
Я прикусываю губу, припоминая все те разы, когда проявляла неуважение к Лоркану в присутствии его народа, и шепчу извинения по нашей мысленной связи.
Он не отвечает словами, но берет мою руку с колен и обхватывает ее своей.
– Так что, Габриэле? Ты будешь с нами или против нас?
– С вами, Лоркан Рибио, король неба.
Глава 61
Лор решает продолжить разговор в своих покоях. И хотя он приглашает меня присоединиться, я намерена провести время с Сибиллой и Фебом. Я узнáю обо всех делах Лоркана потом, после того как он выжмет все соки из Габриэле.
Представив эту картинку, я морщусь.
– Ой, да брось, не так уж отвратительно, – говорит Феб, и я предполагаю, что он обращается к Сибилле, поскольку я молчу уже несколько минут, но оба друга смотрят на меня, из чего я заключаю, что они восприняли мою гримасу как реакцию на нечто, сказанное ранее.
В голове творится сумятица
