я понял, что был идиотом, дураком, который просто не хотел действительно изменить себя. Да, в самом начале пути мною руководил страх и желание сбежать отсюда. Но постепенно… не знаю, как толком объяснить… я будто влился в этот кошмар, который своим ужасом разбудил во мне силу воли и… – он посмотрел на девушку, – …характер. Смелость. Упорство. Передо мной возникали такие трудности, от которых я бы сломался. Но не они переломили меня. Наоборот. Это я сломил их. Стал сильнее. Понял, какого это – быть человеком, а не пустышкой, смиренно плывущей по течению сложностей жизни. Прости меня, Готи, что я когда-то мог причинить тебе боль словами. Я не хотел. За меня говорила глупость и страх, а сейчас – понимание и осознание, смелость… может быть, даже мудрость, наверное.
– И ты меня прости, – сдерживая слёзы вины, крепко обняла его Готинейра, уткнувшись рогами парню в грудь.
Он чувствовал, что это мешало ему, но не сказал ни слова, а лишь ответил взаимным объятьем.
– Неужели я не могу остаться? – обратился он к Краус, не поворачивая головы.
– Ваш путь окончен. Отныне вы не есть заблудшая душа.
Ваш дом не здесь, майн друг. По крайней мере, ведь судьба глаголет эти мне слова, – Краус говорил спокойно, словно обдумывая каждую фразу.
– Но почему мне так кажется, что теперь мой дом здесь? – спросил он скорее себя, чем других.
– Ты просто привык ко всему, – шепнула Готинейра, отпустив Эрика из объятий.
И тут, казалось бы, должны были посыпаться ещё многие слова. Но вместо них в воздухе повисло молчание, словно каждый находящийся в комнате раздумывал над пережитым.
Стоящие на столе баночки едва заметно вздрогнули, а люстра закачалась. Массивные шторы неспешно раздвинулись сами собой, оголяя высокие арочные окна, через которые открывался вид на родной город Эрика.
– Мне пора, да?
Он жалел, что ему не разрешат остаться, но в то же время понимал, что в его родном мире парня ждут многие дела, которые ему необходимо закончить. Дела, которые он когда-то давно предпочёл разбить вдребезги, и теперь ему придётся собирать их по осколкам, восстанавливая собственную жизнь.
В углу комнаты, где стоял Лин, часть стены сдвинулась под сопровождение механических звуков, и помещение наполнилось свежим воздухом. Тот сразу забился Эрику в нос, и парень почувствовал столь знакомый и родной запах; осознал, что за этой самой дверью находится его родной мир – Земля.
Он молча подошёл к Лину, остановившись у порога, за которым находился перрон, а на его фоне красовалась пустующая железнодорожная станция, залитая светом фонарей.
Эрик не осмелился ничего сказать. Лишь молча, с тоской в глазах, смотрел куда-то вдаль.
– Мы ведь ещё увидимся? – тихо спросил он, не в силах свыкнуться с мыслью, что сейчас выйдет из поезда.
Рядом послышались почти бесшумные шаги. К руке парня прикоснулась Готинейра.
– Увидимся, – с лёгкой улыбкой сказала она, встав на носочки, и едва коснулась его губ, словно боясь дотрагиваться их, будто страшась, что Эрик рассыплется подобно иллюзии.
Он ответил на поцелуй, точно последний раз соприкасаясь с чем-то божественным и хрупким. Ответил на поцелуй лишь на секунду, которой хватило, чтобы перед его закрытыми глазами пронеслась вся жизнь.
Ему хотелось столько всего рассказать, но он понимал, что его слова ничего не решат, и ему действительно пора идти. Поэтому он ступил через порог, оказавшись на перроне.
– Эрик, – едва слышно произнесла Готинейра, но этого хватило, чтобы парень резко, словно услышав единственный во Вселенной звук, обернулся к ней. – Помнишь ту одежду, в которой ты попал ко мне? – она достала из-за спины крупный свёрток, бросив его Эрику. – Не такая уж она и мерзкая, – и мило улыбнулась.
– А ты не такая уж и сумасшедшая, как мне показалось изначально, – ответил он, поймав свёрток, и улыбнулся в ответ.
Из-под колёс громоздкого поезда-крепости зашипел, выходя густыми клубами, пар, а затем послышались громкие ноты массивного органа. Поезд крайне медленно начал набирать ход, метр за метром отдаляясь от Эрика, стоявшего не в силах двинуться с места, а лишь взглядом провожая уходящий поезд.
– Время всё покажет вам, майн друг! Время даст вам знать заветный звук! – крикнул высунувшийся из проёма закрывающейся двери Лин, бросив парню какой-то блестящий предмет.
Эрик поймал его, и удивился. Это оказались карманные часы самого Лина Крауса, стрелка на который мигом остановилось, стоило поезду начать отдаляться, стремительно набирая ход.
Эпилог
Всюду полумрак, через который с трудом проглядывалось какое-то помещение, состоящее сплошь из тёмного кварца, в зияющих дырах которого виднелись шестерни и пульсирующие сосуды, перекачивающие внутри себя кровь.
– Ты такой молодец, Эрик, – говорил неизвестный, похожий на гуманоида, но целиком чёрный, словно сама тьма, и испускающий из своего тела клубящийся дым. – Ты так хорошо постарался выполнить свою миссию… из тебя вышел чудный курьер. Но настала и моя очередь, – неизвестный, у которого лишь были сияющие белым глаза, подошёл к зависшей в воздухе металлической сфере, запустив в неё руки. – Ты хорошо постарался, – повторило оно, сливаясь воедино со сферой, погружаясь в неё.
***
На каменном плато, возвышающемся над беспросветной бездной, сидел некто под ночным небом. Он был облачён в толстые тёмно-коричневые ткани, скрывающие всё, кроме рук, покрытых узорчатой бронёй. Неизвестный, сидя сгорбленным на холодных камнях, гладил рядом лежащего невиданного зверя, что был похож на шестиногую собаку, но только состоящую из плотного дыма вперемешку с огнём. Зверь, светя одним единственным глазом, поглядывал на космическое небо, где мириады звёзд раскинулись в своём великолепии.
Неизвестный, сидя неподвижно, продолжал гладить собакоподобное существо, и слушал шаги того, кто приближался сзади.
– Ты слышал это, Спарта? – с придыханием произнёс подошедший, окутанный в такие же чёрные одеяния. – Космос молчал столь долго, но сегодня я услышал его рокот.
Спарта прекратил гладить зверя, и тот навострил уши, поднял свою голову и развернул её на триста шестьдесят градусов, посмотрев на подошедшего.
– Оно так долго молчало, – продолжал стоящий рядом, – но теперь я слышу. Слышу его, Спарта, слышу. Ты должен это сделать, Спарта, должен. Настала пора.
Спарта, продолжая молча сидеть, положил бронированные руки на колени ладонями вверх. Согнувшиеся пальцы, чьи кончики – иглы, начали выпускать из себя дымок, который сгущался в сферу, обретающую облик Чёрной звезды.
– Спарта, я вижу это. А ты видишь? А ты слышишь? Посмотри. Звезда кричит… нет, постой, это не она, – он задёргался, взявшись такими же, как и у Спарты, бронированными руками за голову. – Да… это оно кричало… кричало, Спарта. Теперь я всё понимаю. Сколько
