– Родерик.
Линли отчаянно желал, чтобы Тренэр-роу оправдался, ведь от его оправдания в какой-то мере зависела будущая жизнь его семьи. Однако Сент-Джеймс продолжал, позволяя себе говорить только о фактах, потому что только факты имели значение. И он выкладывал их, соединяя в одну цепочку:
– Когда он понял, что Мик умер, ему пришлось действовать быстро. Даже если бы Мик был настолько глуп, чтобы держать записи, связанные с онкозимом, дома, у него не было времени их искать. Время оставалось только на то, чтобы изобразить поиски, или грабеж, или сексуальное преступление. Но ничего такого на самом деле не было. Драка случилась из-за онкозима.
Лицо Тренэр-роу было непроницаемым. Даже когда он заговорил, то шевелились только губы, а остальная часть лица пребывала в неподвижности. В его словах была попытка опровергнуть обвинение, но не убедительная, словно он делал то, чего от него ждали.
– В пятницу я был на спектакле. Вам это отлично известно.
– Ну да, на спектакле, который играли во дворе школы, – отозвался Сент-Джеймс. – Вам не составило никакого труда выскользнуть на несколько минут, вы ведь сидели в задних рядах. Полагаю, вы пошли к нему после антракта, во время второго акта. Идти-то недалеко, три минуты, не больше. Вы хотели повидаться с ним. Поговорить насчет онкозима, а вместо этого убили его и вернулись в школу.
– А как насчет орудия убийства? – Тренэр-роу даже не пытался изобразить возмущение. – Думаете, оно было у меня под пиджаком?
– Ну, ударился-то он о каминную полку. А вот кастрация – другое дело. Вы взяли нож в коттедже.
– И принес в школу?
На сей раз в его голосе прозвучала насмешка, но не более убедительная, чем прежняя бравада.
– Думаю, вы спрятали его где-то на полдороге. Скажем, на Вирджин-плейс или на Айви-стрит. В саду или в урне. Ночью вы вернулись за ним и в субботу бросили его в бухте. Там же, насколько я понимаю, вы избавились от Брука. Ведь как только Брук узнал о смерти Мика, он понял, кто совершил убийство. Однако он не мог сдать вас полиции, не запятнав себя. Онкозим накрепко связал вас.
– Все это домыслы. Из сказанного вами ясно, что Мик был нужен мне живой. Если он поставлял мне пациентов, зачем мне убивать его?
– Да вы и не собирались его убивать. Вы ударили его в ярости, потому что вам хотелось спасать людей, а Мику – отбирать у них деньги. Вот вы и не выдержали.
– У вас нет доказательств. И вы это знаете. По крайней мере, насчет убийства.
– Вы забыли о фотоаппаратах, – заметил Сент-Джеймс.
Не изменившись в лице, Тренэр-роу внимательно посмотрел на него.
– Вы видели фотоаппараты в коттедже. Вы поняли, что были сделаны снимки тела. Во время субботнего хаоса, когда арестовали Джона Пенеллина, вам ничего не стоило взять фотоаппараты из комнаты Деборы.
– Но если так, – заговорил Линли, на какой-то момент почувствовавший себя адвокатом Тренэр-роу, – почему он не бросил фотоаппараты в воду? Если он бросил нож, то почему не фотоаппараты?
– И рисковать тем, что его увидят в Ховенстоу с ящиком в руках? Не понимаю, почему я сразу не понял, как это глупо. Томми, нож он мог спрятать под одеждой. Если бы его увидели на дороге, он сказал бы, что вышел проветриться. Что в этом особенного? Люди привыкли к его частым визитам в Ховенстоу. А как спрячешь фотоаппараты? Я могу представить, что он куда-то унес или увез их – скажем, в машине – позднее. Куда-нибудь, где их трудно найти.
Линли слушал и понимал, что его друг прав. Все они присутствовали на обеде и слышали, что там говорилось. Все они смеялись над нелепым предложением открыть шахты для туристов. Он произнес название, два слова, которые прозвучали как окончательное подтверждение неопровержимого факта.
– Уил-Маэн. – Сент-Джеймс перевел на него взгляд. – За обедом, в субботу вечером, тетя Августа в штыки приняла идею продажи этой самой шахты. Уил-Маэн.
– Это всего лишь предположение, – резко возразил Тренэр-роу. – Бред сумасшедшего. У вас есть только онкозим и больше ничего. А все остальное – всего лишь ваши фантазии. Томми, когда станут известны наши отношения, кто вам поверит? Если, конечно, вы хотите, чтобы наши отношения стали известны.
– Итак, опять все сначала, правильно? Все начинается с моей матери и заканчивается на ней.
На мгновение Линли позволил себе предпочесть тишь да гладь правосудию и непременному скандалу. Он смирился с онкозимом, с нелегальной клиникой, с непомерными суммами, которые больные, вне всяких сомнений, платили за лечение. Он мог смириться со всем этим, чтобы его мать ни о чем не узнала до конца своих дней. Но убийство – дело другое. Убийство требует наказания. Смириться с убийством нельзя.
Линли отлично представлял себе предстоящие пару месяцев. Суд, обвинение, Тренэр-роу будет все отрицать, защита не преминет вытащить на публику его мать и заявит, что Линли сводит счеты с ее давним любовником.
– Он прав, Сент-Джеймс, – устало произнес Линли. – У нас только догадки и предположения. Даже если мы достанем из шахты фотоаппараты, главный ствол затоплен уже много лет, значит, на пленке ничего не осталось, даже если там что-то было.
Сент-Джеймс покачал головой:
– Это единственное, чего доктор Тренэр-роу не знает. Пленки не было в фотоаппарате. Дебора отдала ее мне.
Линли услыхал, как тяжело, со свистом вздохнул Тренэр-роу.
– Доказательство на пленке, правильно? – продолжал Сент-Джеймс. – Ваша серебряная коробочка с лекарствами под ногой Мика Кэмбри. Все остальное вам, может быть, и удалось бы объяснить. Не исключено, что вам также удалось бы обвинить Томми в подтасовке улик, чтобы разлучить вас с его матерью. Но фотография есть фотография. Тут вы бессильны. А коробочка с лекарствами налицо. Та самая, которую вы только что доставали из кармана.
Тренэр-роу смотрел на укрытую туманом бухту:
– Это ничего не доказывает.
– Потому что есть на наших фотографиях и нет на полицейских? Какая разница?
Дождь стучал в окна. Ветер шумел в трубе. Вдалеке вопила сирена. Поерзав в кресле, Тренэр-роу вновь повернулся к своим посетителям, крепко схватившись за подлокотники, но ничего не говоря.
– Что произошло? – спросил Линли. – Ради всего святого, Родерик, что там у вас произошло?
Довольно долго Тренэр-роу не отвечал, устремив ничего не выражающий взгляд между Линли и Сент-Джеймсом. Взявшись за ручку верхнего ящика, он бесцельно водил по ней пальцами.
– Онкозим, – наконец произнес он. – Брук не мог брать много. Он, естественно, подделывал записи у себя в Лондоне. Но онкозима требовалось все больше. Вы далее не представляете, сколько людей звонило – и еще звонит – в последней надежде на спасение. А у нас было совсем немного лекарства. Мик же все посылал и посылал больных.
– Брук стал чем-то заменять онкозим, так? – спросил Сент-Джеймс. – У ваших первых пациентов стойкая ремиссия, как и полагается, судя по исследованиям в «Айлингтоне». А потом все меняется.
