опал мускулом. Сразу пожалел, что не взял стоять рядом Вещуна. Оправдание давать лично — кому гоже?
Правой рукой Артем Владимирыч нащупал теплую деревянную рукоять пистоля, подаренного Баба Демид. Старик это движение приметил, но даже не шевельнулся. Ладно. Раз так, станем говорить. А за получас разговора с синеглазым стариком — в обозе все сладится. И пушки сползут на лафеты, и ружья примут заряд. Важен первый ход. Князь убрал руку с пистоля, попытался ответить тем же наречием, что вещал старик:
— Земли сии из века отданы на нас, на Ас Суров. По сему по ним идем мы без страха и позора и что творим, то — во имя Бога и царицы, тебе, видать не знаемых, агатай! А знаки власти получены мною по обрядам, а не содраны воровски… каан…
— Каан Х’Ак-Асов, — подтвердил голубоглазый старик. — Так нас кличут все народы от тайги до Желтой реки. Прозванием же я — Сур-Нуур.
— Большая русская… гора? — поразился князь. — Ты — от сурской крови?
— Не похож? — зычно спросил седой каан.
Конь под стариком переступил ногами и неожиданно махнул головой по голове княжьего киргизца. Тот присел на задок, сдал назад и протестно заржал.
Старик дернул удила. Его туркменец оторвал передние ноги от земли — хотел драться.
— Да стой ты, вражина клятая! — вдруг совершенно свободно заорал русскими словами старик, сразу утратив весь чопорный наклад на личность.
Артем Владимирыч рассмеялся, спрыгнул с киргизца, перетянул ему круп плеткой. Тот, стуча подковами по галечнику, помчался к аулу, пугливо оглядываясь на злобного туркменца. Князь ловко вырвал из-за губ туркменца железные удила, взял их в руку и повел коня со всадником в аул. Старик крякнул, но с коня слез только возле своего шатра. И первым в него вошел, не опасаясь, что князь — сзади. Значит, доверился…
В шатре пол устилали ковры и по бокам стояли широкие скамьи, накрытые шкурами. А на низком столе посреди ханской ставки кипел настоящий русский самовар!
— Эко диво! — не удержался князь.
На его голос занавеска справа шевельнулась, и оттуда донесся девичий всхлип.
— То молодшая моя дочь, — со всем обычным спокойствием объявил старик, — сегодня в ночь привяжем ее на берегу озера к святому камню.
Князь дернул головой, будто муху отогнал.
— По обычаю, да ты его должон знать, — пояснял старик, разливая чай из самовара, — раз в четыре года молодшую дочь хана этих земель отдают в невесты озерному богу — Дагону. Да ты присядь, князь Гарусов. В наших сурских кланах, по собинному уставу — мы с тобой ровня… Тебя тому дед разве не учил? По обычаю?
Князь не удержался на ногах от непонятного знания стариком его звания да имени, сел. Сел, да неловко. Левая доска — ножка низкой скамьи треснула, подвернулась, и Артем Владимирыч очутился на полу враскаряку ног. Ладно, слух о походе русских от Тобола на юго-восток — катился дней за десять впереди обоза бугровщиков. Но кто знает про то, что ссыльный майор — князь? А уж совсем зыбко и таинственно: кто знает — чей он внук?
Старик хохотнул.
За занавеской девичий голос прервал унылый плач и тоже хихикнул…
— Давно поставлено так, — пояснил каан, разливая в пиалы густой напиток, — про человека, ополчившегося в нашу сторону, собираем вести по всей сибирской стороне. Про тебя сказали мне люди вашей старой веры, что торгуют с нами…
Как все бывает просто… Калистрат Хлынов, мужик молчаливой закваски, тут, видать, воробьем расчирикался… Ну и пусть — слова и слава про деда князя Гарусова на этом отрезке хода вреда не свершат, токмо — пользу.
Распарившись от китайской черной травы, настоянной в кипятке, да с медовыми сотами, Артем Владимирыч отстегнул с левой руки круглый щит, положил на кошму.
Х’Ак-Ас-каан нахмурился, поставил на круглый дастархан свою недопитую пиалу.
Артем Владимирыч недогадливо поднял с кошмы щит, решил снова привязать.
— Не так, княже, — усмехнулся каан, — не так. Сей щит, когда не в деле, должен висеть над головой.
Старик ловко поднялся с низенькой скамьи, взял щит двумя руками и бережно повесил за крепежные ремни на льняной шнурок, коих во множестве свисало по стенам шатра. Как раз над головой князя Гарусова.
— Сам идешь, княже, али тебя ведут? — садясь обратно, спросил каан.
Это был хороший вопрос. Обварной. Если сейчас еще спросит старик про пять сот сожженных князем кощиев — станет совсем жарко.
Артем Владимирыч расстегнул обе пуговицы косого ворота рубахи, спросил сам:
— А твоя конница, на боевом походе, далеко пошла, каан?
Старик выпрямился. Прямым русским ножом — для кухонной работы — он крошил медовый сот. Поддел истекающий медом кусок белого воска на нож, отправил в рот. Прожевал, запил чаем.
— А пошла рать моя — по обычаю обряда… — наконец сообщил старик, — встали охватом окрест озера…
— Тысячи три, стало быть, у тебя конных воев? — опять вопросил князь, в уме сопоставив примерные размеры озера.
— Полутьма, — отозвался каан, — пять тысяч. Да еще одна полутьма ушла набегом на становища таежных данников.
— Никак богатеешь от мягкой рухляди? — не удержался от обидной каверзы Артем Владимирыч.
— Рабы нужны на осень, князь, — скучно сообщил старик, — черноголовые — Саг-Гиг. Беру себе в рабичи таежных людин. По тысяче голов… Льна нынче много уродилось на наших землях, проса, ячни, ржи. Все то урожайное несо надобно просушить, отбить, в обмолот пустить… Работа долгая да скучная… Вот, по обычаю старины, берем на сезон рабичей из тайги… По весне, правда, отпускаем. С прибытком их отпускаем — даем ножи, муку, бывает — и огненную воду. Кто из рабичей чего похочет… Тебе днями кощии подвезли сто пудов зерна — откуда его взяли? Купили у меня… Так-то, княже… Так сам идешь али под ярмом?
Вот уперся старик! Князь самодельно заварил кипятком черную траву-китайку. Отпил, дуя в пиалу, несколько глотков.
— Сам иду.
I— Ой ли? — весело усомнился каан. — А знает ли о твоем ходе твоя Ак-Сар-Ки-на?
Бешенство вдруг закатало голову князя варом. Он рванул ворот рубахи, вытянул за снурок кожаную кису, что хранила бумагу с благословением Императрицы.
— Чти, если можешь! — сунул бумагу каану. — Лично Она благословила меня на этот поход!
Х’Ак-Ас-каан уставил голубые глаза на лист. Провел рукой по бороде.
— Не разумею нового азбуковника, князь, извини. Но тебе — верю. Або — не будь за твоею, спиной всей силы Сурья, где нынче, как мне донесли, правит Ак-Сар-Ки-на,
