и отсверкивать раздутыми, влажными ноздрями. Поворот, ещё один…
И вот они уже близ Торга!
На площади и яблоку негде было упасть из-за обилия собравшегося там люда, поэтому негодяи ринули в самое сердце базара, к многочисленным лавкам. Они ловко уворачивались от груженых зерном телег, бочек с маслом, штабелей деревянных ящиков, минуя этот лабиринт и оставляя позади лишь разгневанные выкрики торгашей.
Сверр, чувствуя азарт и желание наконец-то расквитаться с Лютом, натянул поводья и окончательно нагнал двух его сообщников, проскочив между ними и пустившись прямиком за тем, чья кобыла несла похищенного младшего отпрыска Гостомысла; а вот для более габаритного коня Ходуты это стало ошибкой: всадники, сужая строй с обеих сторон, зажали его в своеобразные тиски и прямо на ходу начали пытаться столкнуть сына посадника с лошади. Та испуганно заржала и замотала головой, а молодец, притянув к себе за капюшон одного из неприятелей, резко швырнул того в стену.
Противник качнулся в седле, упал с рысака и с грохотом приземлился прямо в гущу расставленных на прилавке глиняных горшков, расшибая их своей головой в черепки. Второй же душегуб оказался удачливее и сам резко врезался боком своего коня в ходутова раз, второй, третий, тараня того и мешая продвигаться вперёд.
— Да чтоб… тебя! — выкрикнул детина и с силой ударил локтём в наёмника, но тот всё не отступал и снова лавиной обрушился на них. На сей раз сам злодей полетел вверх ногами в сторону, лошадь его и вовсе упала на бок — и скакуна сына градоначальника это окончательно испугало и выбило из колеи.
Протяжно ржа и с шумом выдыхая воздух, животина встала на дыбы и едва не свалила с себя в отчаяньи натянувшего поводья Ходуту, передними ногами она и вовсе ударила по вывеске ближайшей таверны, сшибая вырезанную из дерева чёрную овцу и растаптывая её копытами.
— Успокойся… успокойся же! — ступня, прогнувшись всем сводом, едва удерживается от того, чтобы не выскользнуть из стремени.
— Успокойся! — поводья обмотались вокруг левого запястья, и малейшее неверное движение теперь могло стоить ему руки или вовсе жизни.
Спастись из пожара и оказаться убитым своим же скакуном? Ну уж нет!
Медленно лошадь делается спокойнее и прекращает резкие движения, но приходит в себя и отделавшийся ушибом первый негодяй. Мужчина подкрадывается к Ходуте и заносит над ним ту самую вывеску, которой со всего размаху ударяет по широкой спине молодца.
Следом за глухим стуком слышится совсем иной звук — широко раскрывший глаза Ходута отпускает поводья и падает на землю, а рядом с ним приземляется деревянная вывеска, из которой торчит пара длинных кривых гвоздей — ржавых и окровавленных, с висящими на ней клочками плоти.
* * * * *
До сердца города они добрались за час с небольшим — короткими перебежками и прятками по тёмным переулкам и углам. Закатное время зажгло в небе оранжевые и розовые сполохи, а яркость окружающего мира словно убавили, поэтому незамеченными и неприметными они проплутали до самого окольного града и, миновав по единственному мосту рвы, оказались у высоких деревянных стен крепости.
Часовые у ворот едва не подняли тревогу, однако князь с Бранимиром всё уладили и объяснились — поэтому встречать их прибыл сам начальник гарнизона. Некрас, тысяцкий, оказался знаком с Игорем — тот в компании Гостомысла уже посещал посадское войско, остальные же видели его впервые.
— Княже, — произнёс этот мужчина средних лет с мышиного цвета шевелюрой и будто потухшими годы тому назад глазами и перевёл взгляд на Ольгу, кланяясь и ей. — Княгине… Прошу извинить за холодный приём, такова уж служба у стражи — не доверять никому.
— Всё в порядке, — протянул ему кисть для рукопожатия Бранимир.
— Кроме недовольств в Посаде и возмутительных выкриков бунтовщиков, — фыркнул великий князь и оглянулся на оставшийся за спиной город, в отдельных частях которого пылало не только зарево заката, но и пожары. — Почему бездействуете и ничего не предприняли?
— На Торгу мы держим две дюжины воинов, купцы своими силами охраняют свою собственность в гавани, мы же лишь патрулируем рынок и не трогаем ни пристаней, ни складов, так повелось давно. Часть воинов вернулась в гарнизон и доложила о случившемся, полторы сотни дежурят в детинце, ещё четыре готовы выдвинуться из окольного града в Посад, в Посаде две сотни человек тоже наберётся, нужен лишь приказ противостоять своему же люду — а его отдать некому, посадника у нас нынче нет. Без приказа…
— Князя достаточно будет? — смотрит на Некраса Игорь и, не дожидаясь ответа — он и не требовался, продолжает. — Мы не можем тратить время впустую во время смуты.
— Княже… Быть может, переговорить с мятежниками? Понять, чего они хотят? — нахмурился Бранимир и тут же оказался осаждён раскалённым как угли взглядом Рюриковича.
Тут же к воротам прибывает ещё один воин, верхом на лошади. Совсем ещё юный, он спешивается и непонимающе глядит сначала на тысяцкого, а потом — на всех остальных людей, ему не знакомых.
— Поклонись великому князю, — цыкает на него Некрас, и парнишка несмело и неуклюже принимается отвешивать один за другим поклоны. — Кто ты, кто сотник (5) твой?
— Семаня я, с отряда сотника Жаса, — отвечает он робко и, боясь поднять глаза на князя, вовсе зажмуривается, как будто так всё станет легче. — Мятежники на Торгу… головы у них Вепря, Вола да Хруща, и жена покойного Козводца тоже, но живая… пока… в клетке. Велели передать тысяцкому… что…
— Говори же! — не терпит Игорь. — Или они пол-языка тебе отрезать успели?!
— Не могу я слов таких высказать, княже…
— Говори!
— Велели передать тысяцкому, что сам по себе отныне Господин наш Великий Новгород, сам себе избрал князя иного. Ежели не передаст Некрас ключи им от крепости, не присягнёт на верность — сами они придут и возьмут власть в свои руки, — протараторил парнишка и пуще прежнего зажмурился.
— Какого такого князя?! — стал темнее тучи Бранимир. — Кто главный у этих святотатцев?
— Ты сам слышал, о чём они вели свои речи, Бранимир, а теперь ещё и это. И отца моего ты знавал — допустил бы он такое?! — Игорь, не желая больше выслушивать доводов старого воеводы, нервно сглотнул и добавил. — Зажигайте синее пламя. Немедленно.
— Вы слышали приказ князя?! — прикрикнул на стоящих рядом стражников Некрас и заиграл желваками, готовясь к худшему. — Исполняйте!
Вскоре на главной смотровой башне детинца зажглось высокое, в человеческий рост, пламя. Огненные языки взвились над крепостью и минутой позже изменили свой оттенок с привычного красно-оранжевого на неестественный сине-зелёный.
— Что за синее пламя, Бранимир? — прошептала
