я признаю, в чем суть проблемы.
Я не знаю, что ему сказать. Вот просто не знаю!
Поэтому палю в ответ то, из-за чего внутри меня случился дисбаланс.
– Ты больше не хочешь со мной секса? Я изменилась?
Даню так удивляет этот вопрос, что мне сходу нестерпимо стыдно становится. Пока я краснею, ощущая себя физически нездоровой, он зачем-то сдергивает меня с кровати и несет в ванную.
Свет не включаем. А того дневного, что проникает в помещение из потолочного окна, не сразу достаточно, чтобы разглядеть что-то в глазах друг друга.
– Ты сейчас серьезно? – выдыхает Даня тяжело и хрипло. Прижимает меня, шатаясь. Кажется, будто танцуем, хоть это и не танцы, конечно. Дезориентированы эмоционально. – Похоть никуда не делась, Марин. Ты же не вчерашняя целка, сама все чувствуешь!
Да, не целка, конечно… Чувствую! Но факт в том, что мы не спим!
– Почему тогда мы до сих пор не срываем друг с друга одежду? – почти нападаю я.
Как раньше… Я и хочу, как раньше!
Даня впивается пальцами в мои ягодицы. Стискивает до боли жадно. Вжимает в себя, тараня между ног каменным членом и заставляя задыхаться.
– Потому что я сейчас не могу тебя трахать, Марин, – рычит, словно зверь, который борется со своим голодом, чтобы не разорвать на части хозяина.
– Почему? – выдыхаю, не осознавая толком, какие именно эмоции взрываются внутри. – У тебя детокс?
– Да какой детокс, блядь?! – отмахивается от озарения, которое успело подарить мне секундное облегчение. – Я чист, Марин. Духовно и физически. На хрена мне очистка? Я даже не надрачиваю! Почти святой.
– Тогда в чем проблема, Дань?
– Мы сейчас разбудим ребенка!
– Мы почти шепчем!
– Ага, шепотом орем.
На мгновение замолкаем, чтобы иметь возможность прислушаться. Убедившись, что за дверью все тихо, вновь срываемся. Сначала дыханием, а потом и словами.
Я первая.
– В чем проблема, Дань? Скажи, иначе я умр…
С силой встряхивает, не давая закончить.
– Никогда не смей такого говорить!
– Прости… Я… – чувствую, что вот-вот разрыдаюсь. – Я ничего не понимаю… Мне страшно… И я очень несчастна, Дань!
– Со мной?! – он буквально в ужасе. – Со мной несчастна?
Обхватываю ладонями его лицо. Прижимаюсь, сохраняя зрительный контакт. Он ведь и сам меня отпустить не готов.
– Да нет же, Дань… Я несчастна только в этом моменте! Объясни мне, что не так. Просто скажи!
– Я готовлюсь к вазэктомии[13], Марин.
Он краснеет от стыда. Я краснею о негодования.
– Какого черта? – выдыхаю разъяренно. – Если ты не в курсе, такие решения принимаются вместе! Я твоя жена, и я не даю своего согласия на подобное вмешательство!
– Похрен, – грубо толкает Даня. – Этот вопрос я решил сам.
– Ты… Ты… Данечка…
– Маринка… – хрипит, вжимаясь лбом в мою переносицу.
У меня с этим выдохом по всему телу какие-то фантомные спазмы расходятся.
Я забываю, что волновалась из-за секса. Забываю обо всех своих чувствах!
Захлебываюсь болью за Даню. За его чувства!
– Я лучше до конца жизни кровью ссать буду, Марин, чем допущу, чтобы ты еще хоть раз от меня забеременела.
– Дань… – выдаю, едва живая. Язык заплетается, голова кружится, а глаза непрерывно слезятся. – Ты должен прочитать все мои дневники. Срочно.
58
Я люблю тебя изнутри.
© Даниил Шатохин
И я все прочел.
О том, что она чувствовала ко мне на разных этапах наших отношений. А если быть точным, то и задолго до их начала. У Маринки оказалось так много дневников, что я потерялся в них больше чем на неделю. Только я заканчивал один, она, как фокусник – кроликов из шляпы, доставала из своих тайников следующий.
– Тогда уж бэд рэббит[14], – усмехнулась на это сравнение сама Чаруша, ссылаясь на известный любому чайнику вирус операционки.
Вирус-шифровальщик. Суть работы этой зловредной программы заключается в том, чтобы блокировать данные определенной операционной системы с целью последующего вымогательства за восстановление доступа.
Это намек, который я понимал лучше любых других.
Готов ли я был к очередной перепрошивке? А выбора не оставалось. Я уже «активировал» этот вирусняк, когда открыл первый из дневников. И да, он успешно заблокировал все мои нынешние переживания, заставляя концентрироваться на том, что мы проживали в прошлом.
Понимал ли я, что моя ведьма потребует взамен? Нет. Но очень стремился понять.
Я давно хотел узнать, что она пишет. Дочитать хотя бы тот дневник, который она мне подкидывала, когда мы шли по ее списку желаний. Но Маринка больше ничего не давала. Пока у нас не возникла проблема.
В этих дневниках все ее мысли, эмоции и чувства описывались в таких подробностях, которые рядовому человеку выразить трудно. Лично я настолько словом не владею. Многочисленные оттенки, яркие сравнения, удивительные заключения. Меня бросало то в жар, то в холод, но я реально зачитывался.
Казалось бы, всего-то история одной девчонки. Я не был девчонкой, но на страницах Маринкиных дневников то и дело себя ею ощущал.
Она реально воссоздавала все, что происходило, так, будто послойно, в мельчайших, незаметных обычному взгляду деталях рисовала картину. Причем к концу определенного момента изображение приобретало такую многомерность, которую и в фильмах не встретить. Я изучал нашу жизнь со всех сторон.
Маринка описывала даже мой член. Его величину, форму, угол наклона, вид с различных ракурсов, толщину головки, количество и расположение выступающих вен, температуру, степень гладкости и, конечно же, отсутствие «капюшона». Последнее ей, оказывается, особенно нравилось. Будто она видела что-то иное!
Я узнал, что Маринка думала, когда впервые столкнулась с моим членом. Узнал, что она чувствовала, когда прикоснулась ко мне. Узнал, мать вашу, каким он по ее ощущениям был на вкус.
Блядь, да она описывала даже то, как я выгляжу, когда кончаю. В таких подробностях, что читать зашкварно! Но бросить или пропустить хоть страницу я не мог.
– Значит, вот зачем ты измеряла мой член, – вспомнив это, произнес тогда вслух, чтобы как-то вынырнуть в реальность.
Маринка как раз торопливо шагала из ванной, вытирая на ходу волосы. Так же быстро она начала краснеть.
– Не только, Дань… Извини…
– Что? – растерялся я. – Какого хрена, Марин? Что еще за, мать твою, «извини»?
– Раз мы решили быть полностью откровенными
