— Нет никакой надобности, выхаживать передо мной на задних лапах, мы ведь оба знаем, что это всего лишь деловое соглашение. Я уеду в течение ближайшего месяца, окажусь изгнанной в этот ад на земле, которым считается север страны! Там я стану вынашивать этого ребенка и всеми силами души молиться за то, чтобы у меня родился сын, чтобы мне никогда не пришлось испытывать весь этот ужас снова! А потом, когда пройдет необходимый послеродовой период — доктор Инглбрайт заверил меня, что он будет длиться не более двух месяцев, — я отправлюсь на заслуженный отдых в компании друзей. На континент или, быть может, в Америку, — сказала она, пожав плечами. — В любом случае у нас с вами больше не будет причины придерживаться условий нашего супружества. — Последнее слово она выговорила с особой, гадкой усмешкой.
Уоллингфорд склонил голову, чувствуя, как холод пробирает до костей. Мэтью презирал Констанс, но ребенок, которого она носила, был ни в чем не повинным существом, заложником жадности герцога и его неукротимого желания продолжить династию.
Сидя за столом и невольно разглядывая Констанс, Мэтью не мог сравнить ее с Джейн. Как бы он мечтал видеть Джейн, носившую его ребенка, округлившиеся формы любимой! Он хотел положить голову ей на живот, нежно гладить ее. Мэтью не мог заставить себя хоть на мгновение представить все эти восхитительные моменты с Констанс — его сознание просто отвергало подобную мысль.
Взгляды супругов встретились, и Уоллингфорд по–прежнему не сказал то, что ему нужно сказать. Поздравления, выражения счастья казались неуместными. Впрочем, известие о беременности было облегчением, причем для обеих сторон этого делового союза. Конец их недолгого знакомства был не за горами — но только в том случае, если у них родится сын.
Мэтью думал о Саре, своей дочери. Думал и о еще не родившемся ребенке, которого — он знал это наверняка — будет искренне любить и лелеять. Мэтью станет заботиться об этом малыше, который будет иметь несчастье прийти в этот мир по воле двух людей, едва выносящих друг друга. Уоллингфорд был уверен: как только дитя появится на свет, он забудет всю эту отвратительную историю с Констанс.
Ах, как бы Мэтью хотелось сделать это! Растить ребенка, забыть, что в его жилах течет и кровь постылой жены. Эта задача станет вполне посильной, даже легкой, когда Констанс уедет, отправится странствовать по миру, тратя столько денег, сколько ни пожелает. Тогда она оставит в покое Мэтью и его ребенка, предоставив их самим себе.
Отодвинув стул, Уоллингфорд встал и обратился к жене:
— Хорошо, мне пора идти. Галерея открывается сегодня вечером. Буду поздно.
Констанс лишь отмахнулась, намазывая джем на тост:
— А я отправлюсь по магазинам.
* * *
Джейн миновала входную дверь в галерею, скрывшись в толпе других гостей. Сегодня на ней было надето ее лучшее платье, купленное на деньги, которые она откладывала на черный день. Джейн сняла очки и положила их в сумочку.
Чувствуя все нараставшее волнение, она вошла в помещение, надеясь, что открытие галереи будет лучшим моментом побывать здесь. В такой толпе Мэтью не сможет увидеть ее. «Всего один раз, последний», — уговаривала она себя. Джейн просто хотела еще раз хоть мельком взглянуть на любимого. И увидеть его произведения.
Прогуливаясь в толпе женщин, Джейн скрылась позади тучной леди в украшенной перьями шляпе.
— Он там, — прошипела одна из посетительниц. — А его жена с ним?
Джейн вытянулась, пытаясь хоть что–то разглядеть за пышными перьями. Просунув голову между плечами двух беседовавших женщин, она увидела Мэтью. Одетый в черное, сияющий своей зловещей красотой, он стоял впереди, приветствуя гостей.
— Разумеется, ее тут нет! Эта гарпия слишком занята, шатаясь без дела, — зашептала дама в шляпе. — Утром я была в магазине «Фортнум энд Мэйсон» и слышала, как она трещала о своих новостях. Оказывается, у нее будет ребенок.
Джейн чуть не задохнулась, из ее груди исторгся громкий, мучительный стон. Боже праведный, это уже больше, чем она может вынести! Нет, нужно уехать отсюда поскорее, пока ей не стало еще хуже!
— Уже пять месяцев, — со знанием вопроса сообщила леди. — Дитя, зачатое в медовый месяц.
Джейн снова застонала, не в силах держать в себе охватившую ее боль. Она попыталась сдвинуться с места, но тут заметила, как Мэтью обернулся и будто ищет источник шума. Когда он направился к группе женщин, Джейн попыталась спрятаться за их спинами. Попав в ловушку, она повернулась спиной — если Мэтью и обнаружит ее присутствие, пусть думает, что она пришла посмотреть на картины, а не на него самого.
Неожиданно взгляд Джейн привлекли яркие краски, и она подошла к портрету, выполненному в розовых и кремовых тонах. Это было изображение обнаженной. Женщина с пышным чувственным телом растянулась на постели, цветы айвы были раскиданы по простыне и ее волосам причудливого ярко–рыжего цвета. Героиня портрета прикрывала глаза рукой, ее пухлые губы приоткрылись, словно она видела самый восхитительный сон в своей жизни.
Джейн кусала губу, уговаривая себя не плакать.
— Разве ты не прекрасна? — вдруг зашептал ей в ухо мрачный чувственный голос. — Именно так я всегда видел тебя, Джейн. Это момент, когда я влюбился в тебя.
Джейн обернулась — и лицом к лицу столкнулась с тем, кого не видела мучительные семь месяцев. От неожиданности закружилась голова, и она с трудом подавила в себе желание упасть в объятия Мэтью.
— Джейн, — прошептал он, беря ее за руку. — Там, перед тобой, есть дверь, — пробормотал Мэтью, настойчиво подталкивая ее вперед. — Жди там. Я буду совсем скоро.
Джейн прошла вперед и вслепую нащупала дверь. Через мгновение она уже сидела на кушетке у камина, ее плечи дрожали от волнения и невысказанной боли. Зачем она здесь? Почему приехала сюда сегодня вечером? Неужели считала, что сможет наблюдать за Мэтью и ничего не чувствовать? Разве Джейн на самом деле поверила всей этой чепухе, которую сама же и придумала о том, что сможет думать о Мэтью только как о друге, а о времени, проведенном вместе, только как о ценных уроках чувственности?
«Какая же я дурочка!» Джейн ловила воздух ртом, с трудом подавляя подступавшие к горлу слезы. Ну почему, почему она поддалась порыву прийти в галерею? Вскоре Джейн уже беззвучно рыдала, зажав рот ладонью и чуть не задыхаясь. Наклонившись, она прислонила щеку к изогнутой ручке кушетки и позволила слезам — горьким, обжигающим — стекать по щекам.
Дверь открылась, и Джейн увидела Мэтью. Протиснувшись в маленькую комнату, он толкнул плечом дверь, убедившись, что она плотно закрылась. Мэтью взглянул на любимую — и в следующее мгновение оказался перед ней на коленях. Его лицо прижималось к пышной юбке, он терся щекой о бедра Джейн.
— Я живу в аду! — простонал Уоллингфорд, и его пальцы сжали в кулаки шелк юбок Джейн. — Видеть тебя сегодня вечером — это мое спасение и мое мучение.
Оторвавшись от ручки кушетки, Джейн наклонилась вниз и поцеловала макушку любимого, запустив пальцы в его взъерошенные волосы.
