Книга Маруся. Столичные игры - Галина Гончарова

Больно.

Других эмоций у меня не осталось.

Сил нет ни на что.

Красный туман – и боль.

Кажется, боль везде.

Это единственное доступное мне ощущение, она пронизывает мир, она выплескивается за его грани ярко-алыми всполохами, она рвет мое тело на части…

Больно.

Кажется, каждая моя клеточка сейчас помещена в кислоту.

Однажды я вылила раствор себе на руку, слабый, но все равно было больно. Сейчас я тону в этой боли.

Корчиться? Кричать?

Это когда боль не такая сильная. А у меня нет сил даже крикнуть.

Я словно в кошмаре, и он все длится и длится. Не открываются глаза, не разлепляются губы, нет сил шевельнуть даже пальцем… я в аду?

Я – в аду?

Но за что?!

Глупый вопрос, будто не за что?

Чьи-то голоса, но я даже прислушаться к ним не могу. Больно, больно, больно…

К моим губам… у меня есть губы?

Кажется, да. И мне в рот льется нечто восхитительно прохладное и кислое. Я выпиваю все до капли.

Ад?

А там есть такой сервис?

Я помню слово «сервис»?

На этой мысли я улетаю в беспамятство.

* * *

Больно.

Мне все равно жутко больно. Но сейчас я уже могу размышлять.

Я – Маруся.

Или я – Мария Ивановна Горская?

Кто я?

Но в этот раз у меня есть тело. Точно, если бы его не было, оно бы так не болело.

Делаем вывод – я жива.

Открыть глаза? Нет, на это у меня сил нет. Я лежу и прислушиваюсь.

– …она?

– Сегодня лучше.

– Я рад.

Александр.

Сердце у меня забилось часто-часто, и я поняла, что опять проваливаюсь в беспамятство.

Но на этот раз со мной проваливалась твердая уверенность.

Я – Мария Горская.

Я – жива.

* * *

Больно – аж жуть, но это уже не та боль.

Та – накрывала, давила, стирала и уничтожала меня как личность.

Эта… она была. Но я вполне могла с ней справиться.

И попробовала открыть глаза.

Сначала я увидела белые потолок и стены. Потом – окно, за которым ярко зеленела ель. А потом обратила внимание на всю остальную обстановку палаты.

Белая тумбочка, белый стул, и на нем сидит…

– Александр!

Вслух я это не сказала – губы не повиновались. Но какой-то звук у меня все-таки вырвался. Александр открыл глаза, посмотрел на меня – и почти взлетел со стула.

– Маша!!!

Упал рядом с кроватью, схватил мою руку…

Зря.

Боль рванула меня с такой силой, что я опять отключилась.

* * *

В следующий раз я уже открывала глаза осторожнее. Так вот, возьмут – да и угробят от нечаянной радости. А жить-то хочется. Даже если все болит…

В этот раз Благовещенского в палате не было. Рядом со мной, на том же стуле, сидела медсестра, или, как это называлось здесь, сестра милосердия.

Большой головной убор, платок, спадающий на плечи, платье с фартуком… Смотрелось это всяко лучше, чем халат. Но халат гигиеничнее.

Я попробовала что-то хрюкнуть – и сиделка тут же оказалась рядом.

Ей было лет пятьдесят, невысокая, вся какая-то кругленькая, круглые щечки, ямочка на подбородке… что мне лезет в голову?

Не знаю… чушь какая-то.

Но лицо у нее действительно было, как у доброй бабушки. Уютное такое, почти без морщин, с большими голубыми глазами.

– Наша барышня очнулась… ну-ка…

К моим губам поднесли поильник. Я потянула в себя прохладную жидкость и ощутила нечто кисло-сладкое. Хорошо…

– Черничка да чуток бруснички. И медок свойский, липовый…

Я подняла бровь. Не тяжело для желудка?

– Все в порядке будет, мы немножко…

И верно, много я выпить не смогла. Пару глотков, не больше. И то внутри было… неприятно.

– Вас все это время магией поддерживали, вам сейчас время потребуется, чтобы восстановиться.

Вопросительный взгляд – сколько?

– Может, месяца два, может, больше. Вы здесь уж давненько лежите.

СКОЛЬКО?!

Сколько я здесь лежу?!

– Да уж около месяца. Никто и не верил, что вы выживете…

Я выдохнула, успокаиваясь.

Я здесь.

Александр тоже здесь, значит, с моей семьей все в порядке. Но как же задать вопрос?

Тетка оказалась сообразительной и все поняла сама.

– Родные ваши, почитай, каждые два дня приезжают. Свекор со свекровью, братья, детки ваши… оба-двое. Хорошенькие такие… старший – вообще чудо.

Они сюда притащили Нила?!