В полдень он был еще в халате, все утро он слонялся без дела, разве что немного присматривал за детьми. Приготовив ему обед, я мчалась на работу. Вечером я возвращалась к грязным, не убранным со стола тарелкам. Мой муж лежал на диване, предаваясь раздумьям.
Если ему не нравится то, что я работаю, почему же он сам ничего не предпринимает?!
Это странное существование длилось больше года – меня все сильнее увлекала работа, в то время как совершенно перестала радовать личная жизнь. Моя работа, поначалу временная, превратилась в самую что ни на есть постоянную. Но моего жалованья, разумеется, не хватало на то, чтобы поддерживать привычный образ жизни, и, когда от наших сбережений ничего не осталось, я вновь пошла наперекор воле Махмуди, решив продать дом.
Во дворе перед домом я поставила табличку: «ПРОДАЕТСЯ НЕПОСРЕДСТВЕННО ВЛАДЕЛЬЦЕМ» – и стала ждать, что будет. В случае удачи мы могли сэкономить на комиссионных агенту по продаже недвижимости.
В течение нескольких недель, по словам Махмуди, десятки супружеских пар останавливались, чтобы осмотреть наш прелестный дом с потрясающим видом на реку, но никто не изъявлял желания его купить. Я подозревала, что либо Махмуди намеренно их отваживал, либо их отпугивал его мрачный, неряшливый вид.
Наконец однажды вечером Махмуди сообщил мне, что дом понравился одной семье и завтра они собираются вернуться для повторного осмотра. Я решила быть в это время дома.
Прибежав домой к назначенному сроку, я увидела, что кругом чудовищный беспорядок. Я придумала для Махмуди какое-то поручение, чтобы отослать его прочь, быстро все прибрала и сама показала дом.
– Нам нравится, – сказал муж, – но как скоро вы могли бы выехать?
– Когда вы хотите вселиться?
– Через две недели.
Это привело меня в некоторое замешательство, но они предложили взять на себя нашу закладную и выплатить нам баланс наличными. После всех расходов мы получали чистыми двадцать тысяч долларов, а деньги нужны были позарез.
– Ладно, – согласилась я.
Когда, вернувшись, Махмуди узнал о сделке, он пришел в ярость.
– Куда мы переберемся за две недели? – негодовал он.
– Нам нужны деньги, – твердо сказала я. – И мы должны их получить.
Мы долго спорили якобы по этому поводу, на самом же деле разряжали друг на друге накопившееся напряжение. Это была неравная борьба, так как у Махмуди почти не было доводов. Он делал слабые попытки восстановить свою власть главы семьи, но мы оба знали, что он король без трона.
– Это по твоей вине мы оказались в таком положении, – упрекала я. – Мы что, должны ждать, пока останемся без штанов? Будем продавать дом.
Я заставила его подписать контракт о продаже.
Следующие две недели дел было невпроворот. Я перетрясала содержимое шкафов, комодов и буфетов, пакуя все нажитое в Алпине, хотя и не знала, куда нам теперь деться. Махмуди мне не помогал.
– Уложи хотя бы свои книги, – возмутилась я.
У него была внушительная библиотека, состоявшая из медицинской литературы и исламской пропаганды. Как-то утром я дала ему несколько картонных ящиков и сказала:
– Чтобы сегодня же книги были упакованы.
Под конец сумасшедшего дня, вернувшись с работы поздно вечером, я увидела, что он сидит в халате, вялый, небритый и неумытый. А книги по-прежнему стоят на полках. Я вышла из себя.
– Сейчас же собирай чемодан! Завтра сядешь в машину и отправишься в Детройт, и, пока не устроишься на работу, не возвращайся. Я сыта по горло. И больше не намерена так жить ни минуты.
– Я не смогу устроиться на работу, – прохныкал он.
– Ты даже не пытался.
– Я не могу работать, пока в больнице мне не дадут разрешения.
– Необязательно быть анестезиологом. Можно заниматься общей практикой.
Ему нечего было возразить, он лишь пытался придумывать слабые отговорки.
– Я уже много лет не занимался общей практикой, – покорно проговорил он. – И не хочу начинать сначала.
Он напомнил мне Резу, который не желал соглашаться на меньшее чем должность президента американской компании.
– Я тоже много чего не хочу, однако делаю, – ответила я, все сильнее распаляясь. – Ты исковеркал мне жизнь. Продолжать жить с тобой подобным образом я отказываюсь. Ты обленился. Спекулируешь на создавшейся ситуации. Сидя здесь, ты никогда не найдешь работу. Для этого надо шевелиться. На блюдечке тебе ее никто не преподнесет. Ты сейчас же начнешь поиски работы, и, пока не устроишься, не думай возвращаться, иначе, – слова сами сорвались у меня с языка, – я с тобой разведусь.
Искренность моего заявления не вызывала сомнений.
Махмуди сделал, как ему было велено. В следующий же вечер он позвонил мне из Детройта. Он получил работу в клинике. И приступит к ней со следующего понедельника, сразу после Пасхи.
Спрашивается, почему я так долго ждала? И почему не настаивала на своем раньше?
В Пасхальное воскресенье 1983 года в доме царила неразбериха. Мы должны были съехать на Страстную пятницу, а с понедельника Махмуди начинал работать в детройтской клинике. В среду мы все еще не знали, куда тронуться. К чувству страха перед будущим примешивалось и чувство удовлетворения. Все-таки мы что-то предпринимали.
Клиент фирмы, где я работала, вице-президент местного банка, узнав о наших трудностях, предложил временное решение. Он только что наложил арест на право выкупа одного из домов и посоветовал нам снять его на условиях помесячной оплаты. Мы подписали договор об аренде в полдень в Страстную пятницу и тут же начали перевозить пожитки.
В выходные Махмуди проявил некоторый энтузиазм, помогая мне устраивать дом. В воскресенье, поцеловав меня на прощанье, он отправился в пятичасовое путешествие на машине в Детройт. Это был первый поцелуй за несколько месяцев, и, к своему удивлению, я ощутила желание. Махмуди не очень-то привлекала монотонная и тяжелая работа в клинике, но я видела, что его моральное состояние улучшилось. То обстоятельство, что он так легко получил работу, подлечило его уязвленное самолюбие. Ему предложили очень хорошую зарплату – она была хоть и скромнее, чем в алпинской больнице, но составляла ни много ни мало почти девяносто тысяч в год.
И началась жизнь, сладостно напоминавшая годы нашего романа. В течение недели каждый из нас занимался своими делами, а выходные мы проводили попеременно то в Алпине, то в Детройте.
Душевное равновесие Махмуди постепенно восстанавливалось.
– Как у нас все чудесно наладилось! – сказал он мне в свой очередной приезд.
Он всегда был счастлив нас видеть. Махтаб, радуясь, что ее папа стал прежним, бросалась к нему на шею, как только он переступал порог.
