Шура узнала рэкетиров. Вначале она молотила их кулаками, потом схватила ножи…
Девчонки мигом выскочили из-за стола с визгом. На кофтах и лицах брызги крови. Крутые не узнали, не ожидали и были застигнуты врасплох. Ни встать, ни защититься. Шурка, полосонув по горлу одного, другому вспорола живот и лезла с ножом к глазам, но бомжи, опомнившись, навалились на нее кучей, отнимали ножи, но Шура не давала их забрать.
Пока приехала «неотложка», один из рэкетиров, с порезанной шеей, умер в ресторане. Второй, весь в крови, кричал от боли.
Шурку вместе с бомжами, уже в наручниках, увезли в милицию, где из нее тщетно пытались выдавить хоть слово.
Баба молча терпела удары. Ее не щадили, не верили бомжам, что Шура сдвинутая и на людей раньше не бросалась.
— Странно, что она и теперь дрожит от ярости. Надо узнать, кто эти люди, на кого она набросилась, — говорил операм следователь.
— Как узнать? У кого? Одного уложила в ресторане, второй скончался в больнице от потери крови. Документов у них нет. Зато баксов пачка. Да и деревянных немало. Все пальцы в печатках и перстнях, цепочки из золота. У обоих сотовые телефоны. По ним можно попытаться установить личность.
— Нужно крутых тряхнуть. Эти своих опознают! — предложил один из оперативников.
— А куда девать бомжиху?
— Она пьяная?
— Нет. Трезвая. Пробу сразу взяли. И наркоты нет. Но шибанутая! Это точно. Немая. Все бомжи говорят, что ни слова не слышали от нее, даже не материлась. За страхолюдность ее держали. Она никогда ни с кем не дралась.
— Не ругалась, не махалась, а вот так, ни с чего, взяла да убила сразу двоих. Новичок?! Крутая дура? Это хороший спектакль!
Следователь не верил и снова вытаскивал Шурку из камеры на допрос:
— Кончай прикидываться! Молчание тебе не поможет! Говори фамилию, имя, отчество, за что убила людей в ресторане?
Баба молчала.
— Ты понимаешь, что я говорю? Кивни!
Шурка сидела как статуя. Не моргая.
— Долго будешь ломаться? — Дал пощечину.
Женщина отвернулась, опустила голову. Ее толкали, трясли за плечо, наступали на ноги сапогами. Но не выдавили ни звука.
«Странно, если она сумасшедшая, почему не бросается на меня, на оперов? Почему убила тех — в ресторане? Ведь вон бомжи говорят, что эта баба за все время никого не тронула. Иначе давно прогнали бы ее!» — думал следователь. И решил применить другой ход.
На следующий лень Шуре показали фотографии убитых, сделанные и морге. Баба, увидев, закричала так, что следователь заткнул уши. Женщина рванулась как к живым. И, вырвав один снимок, стала грызть его зубами. Слезы горохом катились из глаз. Она колотила кулаками кусочки фотографии и рычала хрипло, до пены.
«Бронникова надо позвать. Пусть скажет, симулирует бабенка иль впрямь ненормальная», — решил следователь и позвонил главврачу.
Машину за ним прислали вскоре, и человек не стал мешкать, вошел к следователю. Тот рассказал о случившемся и спросил, можно ли по внешнему виду и поведению верно определить, болен ли человек.
— Понаблюдать все равно надо. Вот так с наскоку нельзя давать поспешное заключение. Анализы придется сделать. Все это займет время.
— И все же гляньте ее, — попросил следователь.
Шурочку привели в ярко освещенный кабинет из темной
камеры. Любой нормальный человек зажмурился бы. Женщина даже не отреагировала. В расширенных зрачках ни одной мысли. Шурочка покорно села на стул. Смотрела, слушала, молчала. Уж как только не проверял ее главврач, пытаясь добраться до сознания бабы, разбудить хоть какой-то рефлекс. Ничего не получилось.
— Знаете, у меня много больных, но столь сложный случай встречается нечасто. Она, безусловно, больна. Проверка подтвердила. К ней невозможно подготовиться. Симулировать такое никому не удается. Но предупреждаю: болезнь слишком запущена и результаты лечения в подобной ситуации я не имею права гарантировать. Честно говоря, вряд ли она долго проживет. Нервная система в полнейшем отказе. Она почти безнадежна…
— Юрий Гаврилович! Но вы у нас кудесник! Мне важно, чтоб она заговорила! На это я могу рассчитывать?
— Кто посмеет обещать на такой стадии болезни результат? Эта женщина одной ногой в могиле. Я никогда никому не лгал, и не принуждайте меня к такому.
— Возьмите ее на лечение.
— Честно говоря, не вижу смысла. Ей слишком мало осталось. Есть люди, которые сами себя запрограммировали на смерть. Случается такое при страшных несчастьях. Такого, к сожалению, в нашей жизни хватает. И, не видя просвета и цели, несчастные всякий день зовут смерть, даже представляют себя мертвыми, истощают организм, торопя кончину. Они ничем не интересуются, гася все, даже собственные желания, и это дает скорые и очень печальные результаты. Повернуть тот процесс в обратную сторону уже нереально. Я слишком часто сталкивался с подобными случаями. Эти больные безнадежны. Тут можно сравнить с оживлением мертвеца. Такое посильно одному Богу. А мы обычные смертные. И в нашей жизни чудеса — явление исключительно редкое, — заключил Бронников.
— А я так надеялся!
— Мы все мечтаем, но не все сбывается!
— Юрий Гаврилович! Значит, подследственная больна? Вы уверены?
— Абсолютно. Этот случай один из тысячи, когда можно говорить уверенно. Кто оплатит содержание и лечение? Как я понял, у нее никаких документов нет. Как ее оформлять? Я не представляю.
— Дадим запрос. Покажем ее по телевидению. Может, кто-нибудь узнает, — ответил следователь.
— Давайте, помогите ей! Может, отыщутся родные, сумеют что-то прояснить.
…Так вот и привезли в больницу Шурочку. В тот же день санитарки вымыли женщину, причесали, подстригли ногти и, надев на Шуру чистое белье, привели в палату, показали на постель. Женщина легла сразу и проспала двое суток, даже не перевернувшись на другой бок. Больные и санитары пытались разбудить, чтоб поела. Но Шурочка даже глаз не открыла.
— Жива ли она? — наклонился Бронников, чтобы уловить признаки жизни, услышать дыхание. Для надежности пощупал пульс. — Порядок! — обрадовался он.
Шура продолжала спать. Во сне она стонала, пыталась что-то сказать, но не получалось, будто чья-то злая рука перекрыла горло задвижкой.
Женщину осмотрели все врачи. Сколько попутных болезней нашли! Шуре понравилось лечиться. Ее прогревали, делали уколы, водили на рентген. Женщина ни разу не проявила агрессивность, была послушна и тиха. Врачей, медсестру, санитаров и больных понимала по жестам.
— Как же она жила у бомжей? — удивился вслух Петухов и вдруг приметил, что женщина заплакала. — Ты слышишь меня? — спросил бабу. Та согласно кивнула. — Мне не снится? Кивнула! Значит, стала слышать! Помогли прогревания! Я же говорил, что их надо продолжить!
