— Пойдемте, сын мой, — сказал он шепотом, направляясь к ризнице.
Там их ждали два аббата; епископ переговорил с ними шепотом, потом, сделав знак рукой тому, кто исповедовался у него, открыл дверь, ведущую в монастырь. У этой двери стояла карета. Лакей отворил дверцу, прелат сел в карету, а за ним вошел исповедовавшийся и сел напротив епископа. Карета тронулась и через десять минут остановилась у особняка прелата. Епископ вышел из кареты первым, взошел на лестницу, потом в молельню. Незнакомец следовал за ним. Прелат сел на стул и указал на другой своему спутнику, который принял это приглашение с поклоном.
— Итак, вы Петушиный Рыцарь? — спросил Мирпуа, смотря на человека, сидевшего напротив него.
— Да, монсеньор, — ответил тот.
— Петушиный Рыцарь, разбойник!
— Для тех, кто меня не знает, но вы слышали всю мою исповедь, вы знаете, кто я. Я ни разу не тронул невинного, я сделался орудием правосудия судьбы, каравшим виновных, пренебрегавших человеческими законами. Десять лет я шел по этому тяжкому пути. Я вырвал из нечистых рук более шести миллионов ливров, отдав их страдавшим от нищеты и голода. Ни один ливр из этих денег не попал в мой кошелек и не послужил для моей сестры. Ночи я проводил как таинственный мститель общества, а дни — как честный труженик. Я был Петушиным Рыцарем, разбойником — от заката до восхода солнца, а днем я был Жильбером-оружейником! Если бы мои родители не пали жертвой подлых убийц, я не жил бы этой жизнью. Но когда я увидел, что мой отец осужден постыдно, когда я узнал, что мать моя задушена, я возненавидел это общество, поставившее себя вне закона, и начал беспощадную войну с ним!
Рыцарь смотрел на прелата, глаза которого были прикованы к нему.
— О! Вы должны понять меня, монсеньор, — продолжал Рыцарь, — жажда справедливости, живущая в моем сердце, это не мое лишь достояние. Многие думают или скоро будут думать так, как я… немного пройдет лет, и вся Франция потянется к справедливости и свободе! Но не в этом дело, — продолжал Рыцарь, переменив тон, — речь идет обо мне одном. Я сказал вам все, и если вы знаете, что толкнуло меня на этот путь, то знайте, что я отомстил за себя в эту самую ночь или, лучше сказать, отомстил за тех, кто страдал.
— Вы не имели права действовать таким образом, — сказал де Мирпуа.
— Но если бы я оставил в живых этих чудовищ, они погубили бы еще множество невинных.
— Господь запрещает мщение!
— Господь не запрещает убивать ядовитую змею.
— Змея не человек, она не может раскаяться.
— Умоляю вас, монсеньор, призовите на мою будущность милосердие Божие!
— Как вы собираетесь жить теперь?
— Я вам сказал и повторю снова: отомстив, я хочу отказаться от двойного существования, которое я вел до этого дня. Петушиный Рыцарь умер, Жильбер жив. Счастье еще возможно для меня на земле. Я люблю Сабину. Я буду работать, и мы будем счастливы. Эта-то любовь и привела меня к вам.
— Вас привела ко мне любовь? Объясните, сын мой.
— Сабина — девушка праведная, монсеньор. Обманывать ее далее было бы невозможно. Признаться ей во всем я не могу, однако я люблю ее. Ради нее я отказываюсь от своего таинственного и безграничного могущества. Прочтите в моем сердце и в моей душе: для того чтобы стать супругом Сабины перед Богом, я должен встать перед алтарем, а для этого мной должна руководить ваша рука. Вы знаете все, ответьте, могу ли надеяться?
Прелат помолчал, по-видимому погруженный в раздумье, затем встал и подошел к Петушиному Рыцарю медленным, торжественным шагом.
— Поклянитесь вечным спасением вашей души, что вы сказали правду, — проговорил он.
Жильбер воздел обе руки.
— Клянусь, — сказал он, — клянусь перед отцом моим и моей матерью, которые теперь в чертогах Господа и слышат меня!
— Клянитесь, что вы никогда не карали невинного.
— Клянусь!
— Поклянитесь, что вы всегда действовали по велению сердца, а не повинуясь злодейскому чувству.
— Клянусь!
— Клянитесь, что с этого часа, исключая законной обороны, вы никогда не поразите человека, как бы ни был он виновен!
— Клянусь!
Прелат протянул руки над головой Жильбера.
— Милосердие и прощение Господа неисчерпаемы, — произнес он.
— Отец мой, — сказал Жильбер, становясь на колени, — окажите мне последнюю милость.
— Чего вы хотите, сын мой?
— Я мог похоронить тело моего отца на святом кладбище, но тело моей матери остается там, где его погребли преступники. Вам известно, что три месяца назад в лесу Сенар один человек имел счастье спасти жизнь его величества, которого чуть не убил кабан?
— Знаю.
— Это я спас короля.
— Неужели?
— Да. Король обещал мне исполнить мою первую просьбу. Пусть же его величество позволит мне похоронить мою мать на кладбище.
— Я увижу его величество в совете сегодня утром и передам ему вашу просьбу.
Жильбер приподнялся с колен.
— Позволите ли поцеловать вашу руку?
Прелат протянул Жильберу свою руку, на пальце которой сверкало кольцо.
V. Венчание
В этот вечер граф де Сен-Жермен приехал к маркизе де Помпадур и был принят очень любезно. Очаровательная гостиная, меблированная с изяществом и роскошью, была полна хорошеньких женщин, и граф оказался единственным мужчиной в этом обществе.
— В самом деле, граф, это не плутовство? — сказала маркиза, улыбаясь и жеманясь.
— Уверяю вас, — ответил Сен-Жермен с самым серьезным видом, — что я никогда не плутую.
— Однако это до того странно, что надо считать или чудом, или шуткой.
— Это ни то ни другое, маркиза.
— А что же?
— Достижение науки.
— О! — удивились дамы.
— Пусть маркиза попробует сама, — сказал Сен-Жермен, — тогда она убедится.
— Дайте мне конфетницу.
Сен-Жермен взял со стола, стоявшего посреди гостиной, небольшую черепаховую конфетницу удивительной работы. Верх ее был украшен великолепным агатом, почти таким же большим, как сама крышка.
— Откройте крышку, маркиза, — предложил Сен-Жермен.
Маркиза повиновалась.
— Посмотрите хорошенько на крышку, — многозначительно продолжал граф, стоя чуть поодаль от стола.
— Смотрю, граф, — ответила прелестная маркиза.
— На что это вы смотрите с таким любопытством, мадам? — спросил мужской голос.
Маркиза обернулась.
— Король! — воскликнула она.