Я вздохнул.
— Все это очень красиво, Антон. Но меня это уже не касается.
— Ты ведешь себя просто глупо, — сухо сказал он. — Вбил себе в голову, что ты больше никому не нужен.
— А разве это не так?
— Нет. Не так. Послушай, Олаф, я не могу с тобой долго разговаривать. Для этого мне приходится оставаться в той личине, к которой ты привык, а я еще не освоился как следует. Но, если вкратце, думаешь, ты один такой несчастный? Ведь даже если метаморфозу прошли девяносто девять и девять десятых процента всего человечества, то остается еще одна десятая. Сколько это? В масштабе всей Земли? Им нужна помощь, поддержка не меньше, чем тебе. Нужно собрать их всех, утешить, объяснить, помочь наладить жизнь… Слишком много уже было трагедий… Вероятно, мне придется какое-то время заниматься именно этим. Почему бы тебе не подключиться? В качестве моего помощника?
— Как в старые добрые времена?
— Да. Как в старые добрые времена.
Я покачал головой.
— Нет, Антон… старые времена кончились. А я… я очень устал.
— Ты просто раскис, дружище, — сказал мой шеф.
— Не называй меня так. Мы больше не можем быть друзьями. Мы больше никем не можем быть… Что я для вас теперь такое? Нечто вроде… говорящего животного? Или трехлетнего несмышленыша?
Он пожал плечами и поднялся.
— Тем не менее я советую подумать над моим предложением. Может, когда ты придешь в себя, все-таки вспомнишь о том, что еще на службе. И никто тебя не освобождал. У тебя есть долг и ответственность.
— Мне больше не перед кем отчитываться. И не за кого.
Он направился к выходу.
— И все-таки подумай. Я тебя разыщу, где бы ты ни был. Уж на это у нас способностей хватает.
— Спасибо, Антон, — сказал я в удаляющуюся спину. — Я подумаю.
Но он меня уже не слышал. Хлопнула дверь. Я ожидал, что за шторой снаружи, удаляясь от бара, промелькнет силуэт. Но на улице было совершенно пусто. Он просто исчез и все.
Как все они…
А я остался. Я сидел там, пил и думал. Антон — мой шеф. И он никогда не ошибался. Даже раньше, когда был просто человеком. Что же, мне теперь предстоит новая работа… на опустевшей Земле, где время от времени передо мной будут появляться странные создания, бывшие когда-то людьми… появляться, когда им вздумается… уходить, когда им вздумается… Возможно, они действительно не такие уж плохие… и их и вправду беспокоит участь тех, кто остался… Они даже согласны уделить нам минутку своего драгоценного времени… А потом уйдут и займутся своими загадочными, недоступными нам делами… Антон нашел мне занятие просто потому, что по старой памяти хотел, чтобы его бывший подчиненный и, смею надеяться, даже друг не чувствовал себя одиноким и заброшенным. На самом-то деле они прекрасно справятся и без меня.
После пятой рюмки я уже точно знал, что я буду делать дальше.
…Посадочная площадка перед Манхэттенским центром была запружена кадарами; они грузились в гигантский аэробус-вертолет, который должен был доставить их к космопорту. Сейчас, спьяну, я не мог различить их — все они казались мне на одно лицо: чужая деловитая толпа, погруженная в свои собственные заботы.
Тем не менее от нее отделился один кадар и направился ко мне.
— А я уж боялся, что ты не придешь, Олаф, — сказал мой напарник. Потом подозрительно оглядел меня.
— Что ты пил?
— Коньяк. Причем самый лучший. Знаешь, сколько раньше стоила одна бутылка такого коньяка?
— Может, не надо было?
— Какого черта? — огрызнулся я. И, помолчав, добавил: — Вот что, Карс… я тут думал-думал и решил. Ваши не будут против, если с ними полетит один несчастный человек?
Никогда не думал, что на этой роже может просиять такая улыбка.
— Ты правда решил полететь с нами, Олаф?
— В общем, да. Точно — решил. А вообще куда вы, кстати, направляетесь?
— Вселенная большая. И цивилизаций в ней хватает. Теперь, когда мы знаем, что происходит… ведь все не так уж плохо, Олаф! Наша раса вовсе не погибла! И ваша тоже! Наоборот! Думаю, где-то на просторах Вселенной они встретятся и пойдут рука об руку. Но и для нас найдется много дел. Мы будем помогать тем, кто еще не поднялся на эту ступень. Будем собирать тех, кто остался. Таких, как ты. И таких, как я… А может, именно нам и предстоит обнаружить ту скрытую силу, что стоит за всем этим… и кто знает, какие чудеса нас ждут?
— Отлично, — сказал я, — вот вместе и выясним.
* * *
Нью-Йорк, космопорт 13 ноября 2128 года…Над стартовой площадкой моросил мелкий дождь. Вереница кадаров медленно поднималась по трапу застывшего в ожидании корабля. Это был последний челнок. Остальные уже ушли. Скоро я, первый и единственный человек за последние полтора века, испытаю на себе, что это значит — быть в невесомости, увидеть Землю из иллюминатора космического ковчега перед тем, как покинуть ее… быть может, навсегда… и отправиться странствовать вместе с этими космическими бродягами по бесконечным просторам космоса.
Я на миг задержался, чтобы бросить взгляд на бетонные плиты космопорта, на пучки травы, пробивающейся в трещинах меж плитами, на подернутые дымкой очертания небоскребов на горизонте… Карс стоял рядом со мной. Вдруг он схватил меня за руку.
— Олаф, смотри!
И тут я увидел Сандру.
Она стояла на взлетной полосе, ее бронзовые волосы теплым костром пылали под этим сумрачным небом.
Я подбежал к ней, обнял за плечи.
— Дорогая моя!
— Я пришла проводить тебя, Олаф, — сказала она.
— Я так беспокоился… чуть с ума не сошел. Все думал — как ты?
— Со мной все в порядке, Олаф. Не думай об этом. Вообще не думай больше обо мне. Обещаешь?
Я покачал головой.
— Нет, любимая. Этого я тебе обещать не могу. Она обняла меня, и на меня повеяло знакомым теплом, смолистым ароматом соснового леса.
— Я так рада, что ты летишь с Карсом, Олаф, — сказала она, — он за тобой присмотрит.
Карс ухмыльнулся.
— Уж присмотрю.
— Мы прощаемся навсегда? — нерешительно спросил я.
Она высвободилась из моих объятий, улыбнулась.
— Кто знает, Олаф? Все еще впереди.
И пропала. Только дождь плясал на том месте, где она только что стояла.
Я вздохнул и двинулся к трапу.
— Ничего, Олаф, — бубнил у меня за спиной Карс, — теперь я буду за тобой присматривать. Не расстраивайся.
— Вот спасибо, — горько ответил я.
Дойдя до трапа, я в последний раз обернулся. Может, надеялся увидеть ее еще раз…
