Обстановка в стране оставалась опасной и сложной. Испанские войска подвергали население Нидерландов вымогательствам и насилию; народ бежал в леса и присоединялся к отрядам гёзов. По приказу герцога Альбы и без того непомерные налоги были увеличены, каждый корабль тщательно проверялся. Пауль Торн сполна оценил, как хорошо заполучить в зятья испанского дворянина. Это позволяло вовремя отправлять грузы, совершать выгодные сделки, а главное – избегать подозрительности властей или того хуже – инквизиции.
Умолкли волынки, дудки и арфы, праздничные яства были съедены, веселье угасло, и гости покинули дом.
Катарина утомилась больше, чем ожидала. Она устала от обилия чужих лиц, гула голосов и долгой церемонии венчания.
Когда они вошли в церковь, на нее повеяло застарелым запахом воска и ароматических курений. Это напомнило Катарине ее первое посещение храма в монастыре. Тогда для нее началась новая жизнь. И сейчас будет так же.
Ее раздражали блеск золота и серебра, сияние великого множества свечей – все это казалось ненастоящим. Настоящее притаилось в памяти, точно в загадочной темной пещере.
Они с Эрнаном слишком долго стояли на коленях на холодном каменном полу: в конце концов у Катарины нестерпимо заныли ноги и спина. Все кружилось и мелькало перед усталыми глазами, между тем свадебный пир, вручение подарков, песни, игры и речи гостей были еще впереди.
Все эти ван Монфоорты, ван Кулены, Брюнты и Симонсы, Рекалфы и Хаалы… Красное лицо отца, его громкий голос; крепко сжатые губы и холодный взгляд Эльзы. Хенрик и Инге, ее маленькие сводные брат и сестра, с горящими от любопытства глазенками. Сбившиеся с ног служанки… Когда пир закончился, незнакомые женщины взяли девушку под руки и отвели наверх, в спальню.
Катарина сидела на постели в нарядной, вышитой золотом сорочке, неподвижная и прямая. Ее щеки горели, но руки были холодны, и по спине пробегала ледяная дрожь. Она смотрела вниз, на кончики своих босых ступней и ждала, что скажет Эрнан.
Он ничего не сказал. Он торопливо раздевался – Катарина слышала шуршание одежды, стук падающих на пол пояса и башмаков.
Его обнаженная грудь была горячей, и руки тоже были горячими и удивительно сильными. Поцелуи – не целомудренными, как в церкви, а настойчивыми и жадными, как у Рамона в их последнюю ночь.
Рамон Монкада. Заблудший священник, сваливший на нее вину за свое отступничество. Почему? Только потому, что она женщина?!
Внезапно Катарина отпрянула и забилась в угол кровати.
– Лучше бы я осталась в монастыре! – сдавленно прошептала она.
– Ты не создана для жизни в монастыре, Кэти, ты создана для замужества, для любви! Не волнуйся, все будет хорошо! Через это проходят все женщины! – произнес Эрнан, пожирая ее глазами и протягивая к ней жадные руки.
Мелкая дрожь пробежала по телу Катарины, когда она очутилась в его объятиях. Девушка задавала себе вопрос: почему она так мало думала о том, что придется пройти через этот кошмар?!
Он был умелым, опытным, уверенным в себе любовником, и, если бы Катарина сумела забыть то, что было невозможно забыть, она смогла бы отдаться прекрасной, блаженной и дикой страсти, особенно если представить, что это не Эрнан, а Рамон.
По наивности Катарина надеялась, что муж ничего не заметит. Но он заметил. Вскоре она почувствовала, что его прикосновения и движения сделались жесткими, почти грубыми. Потом он резко отстранился и сел на постели.
У Эрнана был острый, отчужденный, холодный взгляд; Катарине казалось, что сейчас он ее ударит.
Он вскочил, набросил камзол и принялся ходить из угла в угол. Потом порывисто произнес:
– Катарина! Я вынужден потребовать объяснений!
Она молчала.
– Я был уверен в твоей непорочности! Кто и когда тебя обесчестил?
Она с трудом разомкнула непослушные губы:
– Мне не нравится это слово.
Он выглядел расстроенным, разочарованным, нервным.
– Надеюсь, ты не станешь отрицать, что была с мужчиной еще до нашей свадьбы!
– Не стану.
– Кто это был?
– Этого я не скажу.
– Тебе известно, что я могу выгнать тебя вон сию же секунду! – не помня себя, вскричал он.
И застыл, когда она твердо и четко произнесла:
– Не выгонишь.
Эрнан с силой провел по лицу, словно стирая нечто невидимое.
– Верно. Не выгоню. Нас обвенчали, и мы дали друг другу клятву, – сказал он и сурово добавил: – Ты должна признаться, где и когда это случилось.
Катарина устало пожала плечами.
– Что это изменит?
– Многое. Быть может, тебя принудили? – осторожно произнес Эрнан.
Катарина поняла, что он не успокоится, пока не получит более-менее определенный ответ.
– Да, – сказала она, – это случилось, когда я сбежала из монастыря. В город хлынула вода, она поднялась высоко, и я ночевала в чужом доме вместе с какими-то людьми. Я не видела лица этого человека, потому что было темно.
– Почему ты не позвала на помощь?
– Он схватил меня, когда я спала, и зажал мне рот рукой. Он был очень сильный, и я не могла сопротивляться.
Она говорила устало и, пожалуй, слишком спокойно, но Эрнан знал, что это может быть правдой. Он прекрасно помнил, что Катарина была не в себе, когда внезапно вернулась домой, что она долго сидела взаперти и не желала никого видеть. В таком случае она, пожалуй, не виновата. И все-таки он не мог избавиться от ревности, разочарования и чувства оскорбленной мужской гордости.
– Почему ты не призналась мне в этом, когда мы еще не были женаты?
– Я боялась, и мне было очень стыдно.
На этом Эрнан решил прекратить расспросы, а утром, прежде чем спуститься вниз, заявил:
– Я никогда этого не забуду, и мне будет нелегко тебя простить, но я решил не говорить твоему отцу о том, что случилось. Вероятно, он тоже ничего не знал?
Катарина кивнула.
– И еще ты должна обещать, что впредь будешь честна и откровенна со мной.
– Обещаю.
Она смотрела на него и не могла поверить, что это ее муж, что она венчалась с ним в церкви и что они были близки в минувшую ночь. Катарина с трудом представляла, что ей придется прожить с ним всю жизнь, спать в одной постели и родить ему детей.
– А у вас, Эрнан, были женщины? – внезапно спросила она.
Он мгновенно принял неприступный вид.
– Какое это имеет значение?
– Я не могу спросить?
Эрнан замер, глядя на свою жену. Катарина была очень красива. Безупречный овал лица, матовая кожа, глаза как весеннее небо, густые, блестящие светлые волосы. Он смягчился.
