— Интересный вопрос, — сказал он. — Разве не видно?
Он поднял палец вверх. Я отступил на шаг и принял позу читающего витиеватую вывеску» «ЧП «Черноморский Жемчуг» — Гурген Карамчян». Даже пошевелил губами по малограмотности. Но разглядывал я другое. На полтора метра ниже вывески серел приляпанный к стеклу витрины скотчем лист бумаги формата А4 с моим фотороботом и описаниями примет, включая хромоту. Копию стандартно рассылаемого факса о розыске подозреваемого террориста определенно приволок из своего отделения читатель терского патриотического листка — в порядке общественной нагрузки.
— А вы-то сами, простите, кто? — спросил Карамчян, когда я снова вдавился в него.
Кое-чему я выучился на тихоокеанском атолле у немца и колдуна. И сообщил доверительно в волосатое ухо:
— Имею две дюжины сорта «акойя». Серый, голубовато-серый, вороной и несколько коричневых с темноватым отливом. Крупные. Сертифицированы в Бангкоке.
— Что вы несете? Не существует в природе черного «акойя», — сказал Карамчян. — «Барокко» продолговатый, этот да, встречается среди черных. А взглянуть?
Я скосил глаза на читателя.
— Павло, — сказал Гурген, — прогуляйся неподалеку… — И посторонился, пропуская меня в лавчонку.
Я задернул шелковую занавеску за своей спиной.
— Кто вы? — повторил вопрос Карамчян, зайдя за прилавок и выкладывая бархатный поднос для моих жемчужин. На него легла «Беретта 92F», которая никакого впечатления на ювелира не произвела. Здесь, видимо, видели и не такое. Я прибыл по адресу.
— Итак? Кто же вы? — в третий раз спросил он.
— Снаружи под вашим именем на бумажке указано, — сказал я. — Особо опасный преступник, скрывающийся от правоохранительных органов, угонщик автомобилей, вооружен, как видите…
— И очень глуп, — закончил фразу Карамчян. — В Краснодаре вы произвели плохое впечатление. Павло рассказал. Вчера к нему пришла оперативка с описанием ваших выкрутасов, он дежурил. Вторую серию показать хотите? Уберите пушку!
— Вы не поняли. Я выложил её в знак разоружения. Угроза оружием, тем более «Береттой», дурной вкус, вроде вашего черного галстука с утра, не правда ли? Я хотел искреннего и доверительного разговора. А получается базар, не правда ли?
Он покраснел, подонок. Я прибавил:
— Нет, не вторая серия. Другой фильм. Вам чех по имени Цтибор Бервида известен?
— Грубый и неотесанный вы, не знаю, как вас звать-величать, да и знать не желаю, — сказал он и, выйдя из-за прилавка, тщательно задвинул шторы на всю витрину, потом так же неторопливо повернул ключ в замке лакированной двери. — Потерпите…
Он вытащил дорогую, с наворотами, крошечную трубку «Бенефон Кью», вжал кнопку автонабора, и ему ответили почти сразу, даже я услышал:
— Сейчас буду.
— Потерпите минут пять, — сказал Карамчян. — Нужный вам человек здесь и сейчас спустится. Дуракам, как говорится, везет.
Отношения не налаживались.
Я прислонил к прилавку палку с набалдашником, сгреб левой рукой конец траурного галстука, притянул грубияна через прилавок, после чего с натягом влепил правой щелчок по его лысине. И продолжал держать носом в запотевшее от его дыхания стекло прилавка. Видит Бог, я не хотел его так дешево опускать, он первый полез на рожон…
Я выждал, пока кто-то открыл дверь ключом с обратной стороны и вошел, и только после этого, выдав второй прощальный щелчок в багровую лысину, отпустил галстук.
— Интересное приветствие, уважаемый, — сказал высоченный детина, стрельнув глазами на «Беретту». — Вы, что же, пришли с рекламацией?
Господи, я узнал голос по пленке. Один из гольферов, не самый разговорчивый, почему и запомнился его надтреснутый тембр в стиле Высоцкого. Он имел рыжеватую проволочную бороду с седой окантовкой, рысьи глаза, разделенные высокой переносицей, тонкий, слегка свернутый вправо нос и скулы в кавернах. Слегка приподнявшиеся от удивления брови под низковатым лбом почти соприкасались с ниспадающей на него шевелюрой — заметного, как и борода, рыжеватого оттенка.
— Мы тут в дурачка перекинулись, знаете ли, — сказал я. — На щелбаны, пока вас ждали.
— Без карт? — спросил детина спокойно.
— Мысленно, по памяти… Знаете, как гении в шахматы играют без доски? Называют ходы, и все.
— Ну, а со мной сыграете? — спросил он.
— Смотря сколько поставите, — ответил я.
— Брысь, — сказал он Карамчяну. Когда ювелир выкатился, длинный мрачновато посмотрел мне прямо в глаза, без угрозы, спокойно, и выдавил: Слушаю. Что угодно?
— От Цтибора Бервиды. Меня зовут Бэзил Шемякин.
— Я Макшерип Тумгоев, господин Шемякин. Слушаю. Чего он хочет?
— Он уже ничего не хочет. Его убили в Праге.
— А как про эту явку проведали? — спросил Тумгоев без паузы.
— Раньше. Нас вместе убивали.
— Из-за нас?
— Из-за кого это — нас? — ответил я вопросом.
— Вы кто, Бэзил Шемякин?
— Поверенный в делах человека, захваченного Бервидой.
— И давно он, этот человек, захваченный Бервидой, доверил вам… свои дела?
Длинный взял с подноса «Беретту», взвесил в огромной ладони и положил назад. Он меня куда-то заманивал, в какую-то яму, приглашал в неё ввалиться, я почувствовал. Для этого отчасти и разыграл доверие, повертев мое оружие вроде бы из любопытства. А то он, бандит, «беретт» в жизни не видел…
— До того, как я получил микрокассеты с записью вашего совещания в гольф-клубе «Эль-Кантауи» в Тунисе, — сказал я.
Он долго молчал. И наконец сказал:
— Обмен невозможен.
— Что значит — невозможен?
Я почувствовал, как страх заползает в меня и делает совсем-совсем слабым. Господи, помолился я, сделай так, чтобы этот гаденыш Шлайн остался живым, сделай, Господи, и я отработаю тебе, отработаю как хочешь и бесплатно. Ну, чего Тебе стоит, Господи?
В этот момент в нагрудном кармане пиджака запищал «Эриксон», зря и напрасно, как видно, отобранный у Милика, поскольку вся моя затея рушилась и тяжкие труды последних недель, таким образом, пропадали втуне.
— Извините, — сказал я длинному и, нажав кнопку, приткнул к уху теплую пластмассу.
— Пожалуйста, — сказал длинный.
Одновременно с ним Милик произнес:
— Милик говорит. У меня информация. Человек из «Бизнес-славяне» вылетел в Джакарту и оттуда отправится на какой-то остров, где ты держишь семью. Вылетай срочно на выручку. Вас всех ждет смерть. Подтверди…
— Подтверждаю, — сказал я и услышал, как он разъединился.
— Обмен невозможен, потому что вашего клиента у нас нет, — сказал Тумгоев. — Мы его отпустили на четыре стороны. Он ушел с проводником.
