По каменным ступеням Жас поднялась к передней двери. Пояснила брату:
– Пьер Гаспар построил это здание как выставочный зал. Он занимался не только ювелирным делом, но и производством цветного стекла. А потом, когда женился, здесь работала его супруга Фантин.
– Женщина из дневника Гюго?
Жас кивнула. Робби рассказал ей, что изучил записи за те два дня, что она спала.
Взявшись за дверную ручку, она испытала странное ощущение. Металл холодил кожу, а на душе было тепло: она будто вернулась домой.
Хотя Жас побывала здесь всего один раз, дорогу она нашла без колебаний. Ее не оставляло чувство, что дом ждал именно ее и теперь радуется. Марокканские синие изразцы камина в столовой переливались, как морская гладь. Торшеры в гостиной приветливо кивали цветными плафонами.
Наконец они оказались в холле, освещенном зелеными стеклянными лампами. Стоя у массивной двери красного дерева, украшенной искусной резьбой в форме цветочных гирлянд, женщина замерла от предвкушения того, что ждало ее дальше.
– Здесь работала Фантин.
Она открыла дверь, и на них обрушились запахи.
Сотни крошечных флаконов сверкали в свете лампы. Лучи солнца отражались от стекла и оставляли мерцающие текучие блики на потолке и стенах.
– Фантин работала в этой мастерской до самой смерти, почти семьдесят лет. Она умерла в двадцать четвертом году в возрасте девяноста четырех лет.
Робби заметил:
– Похоже на нашу лабораторию.
– Странно, я тоже об этом подумала.
Робби подошел к парфюмерному органу и сел на скамью. Жас расположилась рядом.
– Хотя… Здесь причудливее, – сказал он, касаясь резьбы, которой был украшен стол.
– Думаю, к дизайну этой комнаты приложил руку муж Фантин. Она выполнена в том же стиле, что и остальные помещения.
Робби понюхал воздух – в точности так, как это сделала она во время первого своего визита. Сегодня запахи ванили, розы, лимона и вербены ощущались даже более явственно.
– Симпатично, – сказал он.
– Да. И узнаваемо. Западает в память и будоражит. Собственно, как и история самой Фантин. Я спрашивала у Гаспаров, как ее девичья фамилия. Что за парфюмерная династия поступила с нею так жестоко. Они не знают.
Робби осмотрел ряды маленьких коричневых бутылочек с эфирными маслами и эссенциями. На каждой была прямоугольная бумажная этикетка, пожелтевшая и выцветшая. На всех – чернильные надписи, выведенные женским почерком.
– Удивительно, что все сохранилось, – сказал он. – Столько лет прошло…
– Должно быть, она сидела прямо здесь и составляла композиции.
Жас сняла с полки флакончик, открутила крышку и наклонилась, вдыхая запах.
– У Эша остались все записи Фантин.
Она вернула бутылочку на место, открыла ящик стола и достала блокнот в замшевой обложке, на которой золотом были вытиснены инициалы: Ф. Г. Протянула брату.
– Ее формулы великолепны. Я испробовала один рецепт – изумительно. Эш сказал, что мы можем вернуться, если захотим поработать здесь с рецептурой.
– Мы?
– Я еду домой, в Париж. Вместе с тобой. И я бы хотела взять с собою ту странную янтарную эссенцию – ту, которая вызывает галлюцинации. И формулы.
Рассветный жемчуг и Трепет изумрудного вечера. И все остальные…
Робби заулыбался.
– И я надеюсь восстановить эти давно забытые ароматы. Вместе с тобою.
И как знать, подумала Жас, вдруг, работая с ароматами на основе янтарной эссенции, она сумеет понять, как ей удается погружаться в чужие воспоминания и проживать их для тех, кто в этом нуждается.
Малахай был прав, утверждая, что поездка может оказаться опасной. Но вместе с риском она получила дар. Дар, так назвала это Минерва… Разве нет? И Ева удостоила ее своим талисманом. Надо попросить Робби, пусть научит, как правильно его использовать, ценить и не бояться.
За раздумьями Жас не сразу заметила, что на снятом ею с полки флаконе нет этикетки. Есть ли в шкафу чистые наклейки? Она открыла дверцу и посмотрела. Да, целая пачка – вместе с клеем, перьевой ручкой и бутылкой чернил. А больше ничего и не требуется.
Робби все еще изучал блокнот с формулами.
– Ты права, это что-то фантастическое.
Жас окунула перо в чернила и подписала этикетку для той бутылочки, которую сняла с полки. Достала клей и с удивлением обнаружила, что тот не засох. Разве это возможно? Наверное, Эш изредка заменял и пополнял запас.
– Мне нравятся названия, которые она придумывала для своих ароматов, – сказал Робби.
– И мне.
Жас смазала клеем обратную сторону этикетки и прилепила ее на флакон. Прижала пальцами.
– Жас, ты видела?
Робби раскрыл блокнот на внутренней стороне задней обложки.
Не выпуская из рук этикетку, Жас проследила, куда показывает его палец.
Выцветшими черными чернилами там было написано:
Фантин Гаспар, 16 мая 1886 г.
А под именем – маленький рисунок. Эмблема. Заглавные буквы Л и Э, вписанные в полумесяц. Семейный знак парфюмерного дома л’Этуаль. Та же эмблема украшала каждый флакон духов, выпускаемых их семьей еще со времен, предшествовавших Французской революции.
Они изумленно переглянулись.
Клей высох. Жас поставила бутылочку на место. Робби показал на этикетку.
– Жас, это ты сейчас написала?
– Ну да. А что?
– Поразительно.
Одно только слово: Jacinthe. Французское название того вещества, которое содержалось внутри – гиацинтовой эссенции.
– Ты о совпадении с моим именем?
Ее чудесный дед принес невестке букет темно-бордовых гиацинтов в день, когда родилась его первая внучка. И Одри так понравился подарок, что она назвала дочь в честь этих цветов.
– Нет, не совсем. Тут вполне может быть совпадение. Каждый парфюмер имеет в своей лаборатории цветочные эссенции.
– А что тогда?
Робби снова указал на этикетку.
– Взгляни на почерк.
Она посмотрела.
– А теперь сравни с почерком, которым подписаны остальные бутылочки.
Жас послушно прошлась глазами по рядам. Ничего необычного, разве что чернила выцвели.
– И что?
– Твой почерк, Жас, – объяснил он. – Такой же, как у нее. В точности.
Так и было.
За линиями и завитками букв женщина, как наяву, увидела Фантин. Та сидела за парфюмерным органом и смешивала композиции.
