Москва, время 00:18
Я уже лег спать, когда зазвонил телефон. Кто бы мог звонить в такое время? Неужели моя персона кому-то интересна?
Оказалось, да.
— Дима, — послышался в трубке голос, и понял, что это снова отец Оли. Только голос был каким-то странным.
— Чего тебе еще нужно? — рявкнул я.
— Оля… позвонили из больницы… — Из трубки донеслись квакающие звуки, и я закричал:
— Что случилось?
— Ее нет, она исчезла. Два санитара убиты, а ее палата пуста.
— Это правда? — прошептал я.
— Да. И еще. Я должен был сказать тебе раньше. Ольга беременна.
Неожиданно связь прервалась, и я медленно повесил трубку в надежде, что он перезвонит. Не перезвонил.
У меня будет ребенок? Мой ребенок?
Потом я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, было около двух ночи. Из болтающейся трубки нудно слышалось: ТУ-ТУ-ТУ-ТУ!..
Я вполз на четвереньках в кухню и достал из холодильника бутылку водки. Она была почти полная, вчера я выпил только одну стопку. Я вспомнил, как звонил на днях Дэну, чтобы пригласить его отметить со мной мое возвращение домой, но его не оказалось дома. Трубку подняла какая-то женщина. Она заплакала и сказала, чтобы я никогда сюда не звонил. Странно.
Открыв бутылку (какая она холодная!), я одним махом выпил почти половину. Отшвырнул ее в сторону. Пополз в коридор.
Я стал раздеваться.
(прошлое тянет к тебе руки мертвецов)
(чтобы понять живых, нужно общаться с мертвыми)
Какие занятные были каникулы.
Я скинул с себя одежду и пополз к ванне. По дороге меня вырвало.
(Пенумбра Фаргаде)
(ты любишь?..)
Ольга. Ребенок.
Волочась мимо своей комнаты, я услышал скрип.
Кто там?
Заглянув в комнату, я увидел, что дверца моего шкафа приоткрыта. Я никогда не оставлял ее открытой. Внутри шкафа слышалась какая-то странная возня. Словно кто-то очень долго сидел в неудобной позе, ожидая меня, чтобы преподнести приятный сюрприз (а вот и я!), и у него затекли все конечности, и теперь неловко ворочается в моем шкафу, чтобы принять более удобную позу…
«Знал девчонку я, друзья. Ольгой ее звал я. Я прошел бы семь морей, чтоб обнять ее скорей. Тутти-синди, тутти-на, дайте мне стакан вина…» Запахло тиной.
Я зашел в ванную и включил душ.
Снаружи послышался звук сирены и визг тормозов.
Когда ванна наполнилась, я с наслаждением окунулся в теплую воду.
Скрипнула дверь. Кто там еще? Я очень занят.
В коридоре послышался хлюпающий звук, словно в слякоть упал камень.
Господи, прости меня.
Я закрыл глаза, как вдруг мои ноздри уловили знакомый запах.
Запах диких таинственных лесов,
(болота)
заброшенных в далеких горах, который я всегда буду помнить.
Буду помнить всегда.
В коридоре раздались шлепающие шаги, словно кто-то мокрый очень медленно продвигается к ванной. Запах водорослей. Я знаю, кто это. Поэтому я и оставил открытой дверь ванны.
В дверь кто-то позвонил. Трели звонка раздражали.
(ты любишь, ты любишь?)
(да, я люблю тебя больше всех на свете…)
В дверь начали стучать.
Я чувствовал, как губы мои раздвигаются в разные стороны, образуя на лице широчайшую в мире улыбку. По подбородку потекло что-то теплое.
* * *
Дверь ванной приоткрылась. Улыбка не сходила с моего лица.
Москва, 5 октября, 20:45
В тесной каморке местного РЭУ, на двери которой висела табличка «Для технического персонала», сидели двое. Рабочий день закончился, но уходить домой не хотелось, и парочка решила уединиться, тем более их общество скрашивала только что початая бутылка «Столичной».
— Ну что, Васильевна, давай за нас… Охх-хорошо… — Опрокинув стакан с водкой, усатый мужчина лет пятидесяти с испитым лицом закусил заветрившимся куском колбасы.
Сидящая напротив него толстая неряшливого вида женщина в замызганном халате кивнула и последовала его примеру. Ее отекшее лицо и сизый нос в голубоватых прожилках также говорили о многолетней безуспешной борьбе с зеленым змием.
— Ох, устала я сегодня, Семен, ноги ломит, прямо напасть какая… — сказала женщина. — Не справляюсь я уже…
— Ладно тебе, не прибедняйся. — Мужчина прикурил мятую папиросу. — Я сегодня тоже полдня дерьмо прочищал — накидали в сортир затычек с прокладками, мать их ети, а ты чисть! — проговорил он, но в голосе его не было злобы, скорее усталость и безразличие.
— Митрич недоволен был, сказал, что медленно все делаю, — словно не слыша собеседника, продолжала уборщица. — А что я? А, Семен?
— Прекрати ныть! Налей лучше, — пробурчал слесарь.
Толстуха с готовностью плеснула сначала себе, затем мужчине. Не чокаясь, они выпили и снова погрузились в молчание.
— Семен, — наконец нарушила тишину женщина. — А чевойт к нам опять сегодня журналюги приезжали, а?
Мужчина зло сплюнул.
— Надоели хуже редьки, козлы.
— А чево они хотели-то? — не отставала толстуха. Привычным движением она вновь наполнила грязные стаканы.
— Хотели? — Семен взял стакан и посмотрел сквозь него на тусклую лампочку, освещавшую каморку. — А все про того парня спрашивали, из 45-й квартиры. Помнишь, Димка Стропов?
Уборщица, соглашаясь, кивнула.
— Давай, чтоб парень нашелся… — негромко проговорил слесарь и выпил. Лицо его еще больше раскраснелось.
— Семен, ты чевойт торопишься куда, а? — недовольно спросила женщина. — Я так быстро не могу… Так его не нашли, што ли? Димку-то?
— Нет. И не найдут. — Слесарь выудил из мутной банки соленый огурец и захрустел им.
— Это почему? — Рука со стаканом замерла в сантиметре от разинутого рта толстухи.
Мужчина усмехнулся и стряхнул пепел с папиросы:
— Ты выпей, а то по трезвости испужаешься.
Уборщица вздохнула и залпом выпила. Поморщилась, замахала перед ртом руками:
— Ох и злющая… Рассказывай. — Она требовательно посмотрела на Семена.
— А чего рассказывать-то, — пробурчал тот. Он все постукивал ногтем указательного пальца по папиросе, хотя уже было явно видно, что пепла на ней нет. — Зовет меня значит, Максимовна, мол, боюсь, дверь у меня там изнутри заперта, а там сын вроде… Ну, я инструмент взял и за ней. Дверь открыл быстро — там замок неважнецкий.
