— Глупые вы создания, ведь все лежит перед вами, но вы все спорите, внутреннее зло или внешнее, неотъемлемая врожденная особенность всех и каждого или привнесенная обстоятельствами. Врожденная или благоприобретенная — просто не верится, что вы по-прежнему продолжаете гадать над этим глупым противопоставлением. Мир не поделен пополам. Зло внутри вас, вы носители зла, вот в чем суть. Когда открываете дверь, что вы ожидаете увидеть — принцессу или тигра? Упс, прошу прощения, видите вы то и другое, потому что принцесса есть тигр… Давай даже не будем говорить о смерти, хорошо? Миллионы олухов верят, что смерть есть зло, будто считают, что им полагается бессмертие. Да не будь смерти, не было бы ни красоты, ни осмысленного существования… И когда ты пытаешься как-то обойти смерть или действуешь так, будто можешь избежать ее, ты выпускаешь на волю зло.
Минога ответила, мол, не уверена, что понимает сказанное. Вдруг она с удивлением почувствовала слезы на своем лице. Она и не подозревала, что плачет, и не знала, как долго.
— Ничего, со временем поймешь, это придет к тебе по крупицам, — сказал Дойти Тойд.
Оттолкнувшись, он соскочил со стола и остановил на ней доброжелательный взгляд карих глаз.
— Просто запомни хорошенько сказку о принцессе и тигре. Она может пригодиться тебе, когда доедешь до последней остановки.
Последней остановки?
— Поднимайся по этим ступеням и открывай дверь. Мы должны покинуть нашего славного мистера Хейварда до того, как Беспредел вцепится в него зубами. Выходи к остановке и садись на автобус.
Автобус?
— Он уже стоит, ждет. Давай поторопись. У нас с тобой совсем не осталось времени.
Она вытерла тыльной стороной ладони слезы и поняла, что растрогала ее доброта демона. Вот и все, больше ничего не было.
Она изумленно ахнула.
Нет, было еще кое-что. Она до сих пор не знала, как выбралась.
Кит собирался спасти ей жизнь, а может, заодно и жизнь Гути, бросаясь наперерез Беспределу, правильно? Он «напросился», так ведь сказал ее новый друг? Выходит, злу там нечего делать?
— Где нечего делать? Ты все еще думаешь, или одно, или другое, дурочка, а на самом деле там и то, и другое. Мэллон, хоть и придурошный, но в этом прав. А может, Киту интереснее что-нибудь вроде Беспредела, а не ты или твой сопливый белобрысый приятель. Да, все могло быть вот так просто, представь себе.
Он так и сказал, «белобрысый», словно его любимым писателем был Бут Таркингтон или кто-то вроде. Позже Минога вспоминала книги, которые он упаковывал, в большинстве своем романы. Демоны вроде Дойти Тойда были образованными.
В общем, он отпустил ее и повернулся спиной, вновь принявшись за работу. Минога обнаружила у стены крутой пролет ступеней, напомнивший лестницу к какому-нибудь старинному чердаку, и помахала рукой на прощанье. Он не заметил ее жеста. Запах фекалий, который она почуяла раньше, вновь распространился, и она поспешила наверх как можно скорее.
Узкая белая дверь вывела на пустынную городскую улицу, в поздние сумерки. Пыхая белым дымком выхлопов, под резким желтым светом дугового фонаря дожидался у остановки двухэтажный автобус с водителем и кондуктором. В домах вокруг лишь в нескольких окнах виднелся свет — тонкие полоски из-под ставней. Ей почудилось, будто она в Лондоне.
Кондуктор посмотрел на нее через боковое окно, Минога торопливо пересекла тротуар и вошла в открытую заднюю дверь автобуса. Водитель тотчас включил передачу, и машина рванула с места, едва не выбросив ее на улицу. Кондуктор, тучный мужчина с глубокими морщинами на лбу, постоянно хмурящийся, ухватил ее за руку и решительно потянул в салон.
Где можно сесть?
Повернувшись широкой спиной, кондуктор ответил с акцентом, в котором она не распознала идеальный кокни:
— Да мне пофиг, где вы сядете.
Сэр, будьте добры, куда мы едем?
— Мы никуда не едем, — возмущенно прошипел кондуктор. — Я еду в Белый город. Вы же куда-то в другое место.
А вы не знаете куда?
Он соизволил вновь показать изборожденное морщинами лицо. Крохотные, цвета карамелек глазки впились в нее, рот скривился и, судорожно дернувшись, раскрылся в обнажившую ломаные зубы улыбку.
— Будьте так добры, сядьте, пожалуйста.
Она прошла несколько рядов и упала на крайнее к проходу сиденье. Потом пересела к окну и стала смотреть на катящийся мимо пустой город. Где бы она сейчас ни находилась, это очень далеко от луга агрономического факультета, Мэллона и Гути. Двойняшка еще дальше. Холодной волной накатило понимание: она затерялась в нереальном мире и вместо попытки бежать из него мчится дальше и дальше вглубь. Водитель гнал все быстрее по широким улицам, проносясь мимо остановок, которые почти всегда оказывались пустыми. Дважды на далеко отстоящих друг от друга остановках человек в длинном сером пальто, серой фетровой шляпе и солнцезащитных очках махал летящему автобусу рукой в черной кожаной перчатке, и оба раза, к огромной признательности Миноги, водитель проскакивал мимо. Люди в сером, чувствовала Минога, хотели вышвырнуть ее, хотели помешать ее миссии, не позволив добраться до последней остановки.
Намереваясь вскочить на заднюю площадку, второй человек припустил бегом за автобусом, но бесшабашный водитель лишь поддал газу и оставил преследователя спотыкаться посреди авеню, называвшегося — ей так подумалось — Пик Негодования. Они ехали так быстро, что Миноге даже не удавалось разобрать дорожные знаки и уличные вывески. Всякий раз, когда они сворачивали, автобус кренился набок, как мотоцикл в крутом вираже.
Вдоль длинной и прямой улицы под названием Уголок Альпиниста? А потом по зловонному проспекту Путь к Капиталу?
Из района с внушительными общественными зданиями, покрытыми слоем копоти, с разбитыми черными окнами, они вылетели на широкие улицы, вдоль которых тянулись крепкие респектабельные дома с массивными полукруглыми выступающими фасадами и солидными георгианскими дверями.
Даже не глянув в ее сторону, дородный кондуктор тяжело протопал по проходу и плюхнулся на сиденье сразу за водителем. Они опять повернули и спустились с горки в район трехэтажных кирпичных коммерческих строений, где в каждом темном углу, словно исполинские жабы, вырастали большие каменные церкви с башнями, арками и мрачными колоннами.
Желая отсесть подальше от кондуктора, Минога выскользнула из своего ряда и отошла почти в конец салона. Только она вновь уселась, кондуктор потянулся к водителю и что-то прошептал. Потом он оглянулся и посмотрел на нее взглядом, в котором едва не переливались через край враждебность и что-то еще, вроде обиды или возмущения. Он винил ее за то, что погнала их по длиннющему маршруту, когда вечер перетекал в ночь. Еле сдерживающийся кондуктор и флегматичный, но бесшабашный водитель были ее проводниками по бесконечному городу.
Магазины и церкви больше не попадались, улицы стали уже. Здания ветшали, громоздились кучками, лепились друг к другу, а не выстраивались ровными рядами, как солдаты. Окна мельчали. Площадь Прохиндеев, улицы Шляпная, Мандолиновая.
