И вот, все оказалось не так! Характерная индивидуальность японца вовсе не стерта общими расовыми чертами. Нет и двух, которых мне было бы легко спутать. Впрочем, физически они мне нравились. Я люблю эти мускулистые и гибкие тела, эти кошачьи повадки — преимущество, которое дает низкая талия и короткие ноги для сохранения равновесия, неоценимо; эти глаза, так совершенно очерченные, что всегда кажутся подрисованными, волосы, несравненные по своему качеству и количеству — тяжелые, черные и сияющие каски; эти дети, чьи тела мощно вылеплены, лишены растительности и позолочены. Старики и дети, впрочем, больше наделены чертами своей расы и они красивее, чем взрослые, опошленные западным влиянием. Но эти общие характеристики не мешали мне безошибочно различать всех индивидуумов, встреченных мною. Нет, если эта страна чему-нибудь меня научит, это не будет грубый маскарад, где все переодеты двойниками. Поговорим лучше о садах, камнях, песке и цветах.
Шонин
Сад, дом и человек представляют собой единый организм, который нельзя расчленить. Человек должен быть здесь. Цветы не расцветут иначе как под его любящим взглядом. Если по какой-то причине человек покидает свое жилище, сад запустеет, дом обратится в руины.
Сад и дом должны по родственному переходить друг в друга. Западные сады пренебрегают этим законом. Западный дом воздвигнут как столп посреди сада, который он игнорирует и которому противоречит. Это немое презрение друг к другу перерастает во враждебность и ненависть. Дом мудреца состоит из нескольких легких строений, стоящих в саду на деревянных столбах, которые, в свою очередь, поставлены на плоские камни. Скользящие двери, чаще всего прозрачные, образуют подвижное пространство и делают ненужными обычные двери и окна. Сад и дом купаются в одном и том же свете. В традиционном японском доме не бывает сквозняков, а только ветер. Дом, благодаря сети галереек и переходов, растворяется в саду. Поистине трудно сказать, кто из них, вторгаясь, поглощает. Это больше чем счастливый брак, это — одно целое.
Камни не просто так положены на землю. Они должны быть частично зарыты. У камня есть голова, спина, а его чрево требует соприкосновения с горячей темнотой почвы. Камень не бывает мертвым, немым. Он слышит удары волн, плеск озера, грохот потока, он жалуется, если несчастен, так горько, что разрывает сердце поэта.
Есть два вида камней: камни стоящие и камни лежащие. Большое заблуждение положить камень, вертикальный по природе. Есть другое — хотя чуть более простительное — воздвигнуть лежащий камень. Самый высокий камень не должен быть выше уровня пола того дома, около которого он стоит. Камень, стоящий под водопадом, который разбивает в своем падении тысячи брызг о его голову, символизирует карпа, рыбу, живущую тысячу лет. Вертикальный камень перехватывает кажи и отсеивает злых духов. Лежащие камни излучают энергию по горизонтальной оси, по направлению головы. Вот почему эта ось не должна быть направлена в сторону дома. Обычно дом ориентирован таким образом, что его оси не совпадают с осями камней. Строгая геометрия дома контрастирует с кривыми и косыми линиями сада, призванными нейтрализовать духов камней. Западный мир копирует систематическую неправильность японского сада, не понимая ее смысла. Неслучайно под выступом крыши располагают желобок, наполненный камешками, — на них стекает дождь. Серые и матовые под солнцем, они становятся черными и блестящими под дождем.
Садовые камни разделяются на три вида: главные камни, вспомогательные и камень Оку. Вспомогательные камни составляют свиту главного. Их укладывают позади лежащего камня линейкой, группируют у основания стоящего камня, или они поддерживают снизу висящие камни. Камень Оку трудно заметить. Его кладут последним — тайный, секретный, он заставляет всю композицию вибрировать, он может сыграть свою роль, оставаясь невидимым, подобно душе скрипки.
Поль
Выйдя на улицу в рассветный час по капризу сна, еще не привыкшему к разнице во времени, я наблюдал пробуждающийся город. Прохожие, с присущей им абсолютной вежливостью, казалось, не замечали европейца, хотя и необычного здесь, одинокого на утренних улицах. Перед каждым рестораном стоял металлический сосуд, в котором горели как хворост палочки, которыми клиенты ели вчера. Палочки — вот и весь столовый прибор. Видя, как мимо проезжают грузовики, собирающие городской мусор, я подумал о дяде Александре. Все было очаровательным в забавном наряде мусорщиков, их широкие шаровары, заправленные в необыкновенные каучуковые сапожки (они по колено, черные и мягкие, большой палец в предназначенном для него отсеке — настоящие ножные варежки), белые перчатки, муслиновый прямоугольник, прикрывающий нос и рот, эластичными шнурками прикрепленный к ушам. Можно было подумать, что сбором мусора занимаются особые люди, даже анатомически отличные от других: ноги, например, у них черные и в трещинах — от грубых городских работ. Грубы и единственные птицы, заполонившие город, — вороны. Слуховая иллюзия? Мне кажется, что крик японского ворона, странным образом, проще, чем у его западного сородича. У меня тонкий слух, но я не мог расслышать что-либо, кроме «Ах! Ах! Ах!», звучащий вроде бы как веселый смех, но в очень мрачной тональности. Я бы дорого дал, чтобы еще раз быть очарованным — хоть один раз — жалобным и серебряным колокольчиком загадочной ночной исландской птицы, которую кроме меня никто не слышал. На некоторых крышах — шесты, увенчанные золотыми мельницами, на них развеваются шелковые, большие и разноцветные карпы, их разинутый рот сплетен из ивы. Причина этому та, что 5 мая — праздник маленьких мальчиков, и каждый карп соответствует ребенку мужского пола, живущему в доме. Еще одна деталь, которая восхитила бы моего скандального дядю… Ничто не может выражать радость больше, чем огромные розы из гофрированной бумаги, их несла какая-то процессия. Увы, грубая ошибка варвара: это оказался похоронный кортеж, а розы соответствовали нашим могильным венкам. Священные лани Нары не преминули выйти навстречу, но не только разочаровали меня, а просто опротивели… Их фамильярность, упитанность, их попрошайнические ухватки делали их похожими на толстых и вкрадчивых монахов, собирающих милостыню, вдобавок и масть их была коричневая и бежевая, как сутаны. Собаки и кошки держались с большим достоинством. От этих грациозных животных и не приходится ожидать другого, как проявления гордости, скромности, они худы и держатся на почтительном расстоянии. В конце концов, представление о земном рае, где все звери мирно сосуществуют с другими животными и людьми в наивной и идиллической близости, несет в себе что-то вялое и отталкивающее потому, что оно противоестественно.
Шонин
Камни изображают некоторых животных, отличающихся сверхчеловеческой продолжительностью жизни. Это — феникс, слон, жаба, олень, на котором едет ребенок. Вот камень, представляющий голову дракона с жемчужиной в зубах, два кустика приставлены на место рогов. Но основные животные-камни японских садов — журавль и черепаха. Часто черепаха изображается с длинным хвостом из водорослей, похожим на бороду мудреца. Журавль — птица трансцендентная, беседующая с солнечными гениями. Черепаха и журавль символизируют тело и дух, инь и ян.
